Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 06

Вообще трактир и его посетители выглядели очень подозрительно. Это был сброд темных личностей, самых странных типов. Даже буфетчик имел подозрительную физиономию и бог весть по каким причинам не возбуждал ею должной бдительности охранителей порядка.

Фельдшер Онуфрий Иванович потребовал себе уже вторую бутылку пива и все справлялся со своими серебряными часами, иногда делая едва уловимый знак удивления губами и легким покачиванием головы. Засаленный мундир его распахнулся шире обыкновенного, и из-под грязной жилетки виднелась неопрятная рубаха. Часы показывали одиннадцать.

— Не идет, черт его подрал бы!.. Что это значит? — пробормотал Онуфрий Иванович, но в это время он поднял голову, и все черты лица его приняли то выражение, какое обыкновенно бывает у людей при неожиданной встрече с хорошим старым знакомым. Протискиваясь между сплошь занятыми столиками, к нему подходил приличный человек купеческого вида, с множеством колец на пухлых руках. Весь путь его сопровождали усиленные поклоны лакеев.

— Что так поздновато, Иван Трофимович? — тихо спросил Онуфрий Иванович.

Иван Трофимович сделал какой-то знак одним глазом и движением губ, очевидно для того, чтобы фельдшер оставил вопрос втуне.

— Дай-ка сюда графинчик! — повернулся он к юлившему около лакею — более для того, чтобы избавиться от его присутствия, чем с целью наслаждаться содержимым заказанной посуды.

Когда лакей отошел, он сказал Онуфрию Ивановичу:

— Дела, братец, задержали… Ноне такие дела стали, что и не говори. Ребята забрали себе в голову, что я обработал в единственности какое-то хорошее дельце, и так и лезут на меня… так и лезут… Я сейчас оттуда…

— Откуда? От ворот?

— Да, еле-еле ребят успокоил… Дело, видишь, в чем: у ростовщика-то… Да ну, это потом… Ты зачем вызвал-то меня?

— По важному делу!

— А по какому?

— Кириллыч у меня в отделении лежит.

Лицо Ивана Трофимовича дрогнуло, как от укола.

— Ты что?!

— Лежит.

Фельдшер пристально поглядел на своего собеседника:

— И что же?

— Да ничего. Белая горячка, и только.

Лицо Ивана Трофимовича приняло более спокойное выражение.

— Вот тебе и на! — сказал он. — А я думал, что он пропал бесследно…

— Тобой все бредит, — сказал фельдшер, — все бьет тебя… Кто ни подойдет, во всяком тебя видит…

— Несуразный человек!.. Сам порешил, а потом и на попятный, сам свою потаскушку продал для дела, сам указал ведь, как и поймать ее, а потом и на попятный… Да ты расскажи, откуда его доставили к вам?..

— Да из соседнего дома, где жила его дочь… Дом этот, ты знаешь, ведь похож как две капли на тот, что рядом… Ну, он и забрался туда, вместо второго…

— Что же, к дочери, что ли, шел?

— Должно быть, так…

— Да ведь сам же он получил деньги от нас за то, чтобы ее для картинности убить, потому что так нам, как ты знаешь, нужно… Ведь ты знаешь?..

— Знаю… Ну да болезнь! Что поделаешь… Припадок белой горячки! Тут уж человек ничего сообразить не может. Он живет галлюцинациями…

— Чем это? — серьезно осведомился Иван Трофимович.

— Галлюцинациями, — повторил фельдшер и объяснил, что значит это слово.

Иван Трофимович задумчиво покачал головой.

— Как бы, брат Онуфрий, он не выдал нас своими цинациями-то.

— Ну, выдать-то он никого не выдаст, потому что бред пьяного и сумасшедшего не принимается в расчет, а, конечно опасно немножко, в особенности теперь, когда уже у койки его был следователь.

Лицо Ивана Трофимовича опять вздрогнуло:

— Что ты? Разве?..

— Был! — задумчиво сказал фельдшер и рассказал все подробно.

— Дело плохо! — заметил Иван Трофимович. — А нельзя ли его твоим лекарством?..

— Теперь нельзя…

— Почему так?

— Следствие идет…

— А ты говоришь, у тебя есть такое, что никто не заметил бы ничего.

— Ну, вскрытие всегда заметит, от науки, братец, и булавочной головки не скроешь…

— Так как же быть-то? Вон ты говоришь, что мое имя он уже упоминал, а следователь записал его… Стало быть, оно уже на примете?..

— А нешто мало на свете Иванов Трофимовичей, пусть поищут… Коли всех переловят, ну и ты, значит, попался.

— Оно так-то так, а все-таки опасно… Мало ли какой бред ему в голову придет… Может быть, он и адреса назовет вдруг… Ведь коли бы здоровый, его уговорить можно, а с сумасшедшим как. столкуешься?

— Так-то оно так, да нужно тоже и с другой стороны осторожность соблюсти…

— Да ведь ты только подумай, Оня, что будет, если по его бреду следствие направится, ведь и ты сам пострадаешь.

— А как я могу пострадать? — грозно спросил фельдшер, и глаза его блеснули. — Какое мое дело?.. Я в стороне. Конечно, если ты выдашь, ну тогда…

— Я-то не выдам, Оня, я хоть и сам попадусь, а друга не выдам, не таковская моя натура… А другие могут выдать… Серьга или Баклага, Аидка может тоже озлиться на меня и на тебя, как на моего близкого приятеля. Они теперь все злы на меня, что я там, у ростовщика, денег не нашел… А чем я виноват?.. Думал, денег уйма, и все думали, а стали шарить — и не нашли… Может быть, и запрятаны у него, только надо сыскать… Я вот по ночам и роюсь… по ночам… да веришь ли, дрожь пробирает, а вспомнишь…

— А что?

— Нечисто там…

— Что, грязь, что ли?..

— Какая грязь… Не слыхал разве толков-то про привидение, что по комнатам ходит?

— Привидение?! Ха-ха-ха! А ты и веришь?..

— Да как не верить, коли я ее своими глазами, вот так, как тебя, видел…

— Ее?..

— Да.

— Стало быть, женщина?..

— Женщина, совсем по облику женщина… И похожа на его дочку-то как раз… Просто решился я плюнуть на это дело и искать перестать… Бог с ними, с деньгами!.. Да добро бы я один видел ее, а то все соседи из окон видят, а потом, понятые тоже, говорят, видели… то есть они-то говорят: не видели, а только слышали, такой ужасный крик по всем залам вдруг прокатился, что они скорее драла…

Иван Трофимович взглянул на собеседника недобрыми и вместе с тем тревожными глазами.

— А ну, расскажи, какой же ты ее видел, с головой или без головы? — спросил фельдшер, вдруг меняя тон, потому что ему припомнилось одно, тоже очень странное, обстоятельство.

Он вспомнил, что Кириллыч в бреду спрашивал у дочери своей, где ее голова. Ведь он же не был там во время преступления, и из других слов его ясно, что он забыл даже о том, что продал дочь для этой штуки. Видно по всему, что он шлялся где-то вдалеке.

«Но тогда как же он мог узнать?.. Как он мог узнать?» — повторял себе вопрос фельдшер, соображая, что старик шел к живой дочери, на ее прежнее местожительство, когда его поймали во дворе. Он, видимо, хотел спасти ее?..

— Нет, она с головой, — перебил своим ответом его мысли Иван Трофимович. — Было это так. Влез я в дом, по обычаю, через слуховое окно по трубе и карнизам, влез и принялся за работу… Только это я начал шарить да нюхать, вдруг словно меня в бок что-то толкнуло. Гляжу — посреди залы, там, где на паркет падает пятном лунный свет из большого окна, стоит что-то белое… Смотрю: женщина подняла эдак руку, погрозила мне и словно растаяла, а потом как крикнет кто-то… У меня волосы дыбом… Я скорее по чердачной лестнице да в слуховое окно… Вот и теперь говорю, а самого мороз по коже дерет.