Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 05

Стоящий у стола граф де Пейрак глазами притянул к себе Анжелику, пальцами пробежал по пуговкам строгой белой блузки, руками освободил от пут кружевного белого лифчика, губами коснулся губ, потом груди. Внизу живота Анжелики поднялся жар, от которого намокли трусики под коротенькой юбкой-шотландкой и возникло неуёмное желание отдаться. Не отвлекаясь от поцелуев, граф приспустил трусики, перенаправил пальцы в девичье лоно, и — воспари, пташка, в заоблачные выси, это тебе никакой комп с роботом не заменят. После содеянного Фрейд Сигизмундович попросил Джи быстро освободить помещение, крак — дверь на замке.

Неделю несостоявшийся мужчина удовлетворял несостоявшуюся женщину тем же способом, заставляя изнемогать от оргазма и оставляя девственницей. Понятно, она никому не говорила. Она только ему сказала, что хочет пригласить домой, чтобы он объявил маме. Ну как о чём? Что они поженятся. Хорошо, не сейчас. Хорошо, ей надо закончить школу. А жить пока можно у него. Любимый муж и отец в одном флаконе… «Да не нужна мне твоя пятёрка по физике!»

Встречи резко прекратились. Через три дня после беседы с графом Анжелика увидела выходящую из директорского кабинета пылающую ланитами одноклассницу. Девицу, которая со своим кибером стыкуется, а её, Джи, постоянно унижает при всех, говорит, что у неё ай кью устрицы.

Как, что, куда? В парикмахерскую. Там, под неживыми руками робота, можно пережить и ожить. Ножницы в такт заводному ключику в голове — плимк, плимк: «Предатель. Я думала, тебе на меня не всё равно. А ты считаешь, то что я устрица. Я по ходу тебя ненавижу». И тут сквозь густой воздух, наполненный парикмахерскими миазмами, в зеркале напротив соседнего кресла отразилось существо неопределённого возраста и пола. Над телом, скрытым накидкой, покачивалась голова, ай-ай-ай. Из огненно-рыжих косм возле лба выпирали две термобигудины, ни дать ни взять козлиные рожки. Под ними последовательно расположились глаза-щёлочки, нос-пятачок и собранные в куриную гузку ярко-красные губы. «Фу чёрт, ну и фейс».

Вернувшейся с работы маман Джи прямо в коридоре сказала, что в школу больше не пойдёт, «до летних каникул две недели, обобьются». Маман сдвинула брови, протянула дочке сумку с продуктами и присела на пуфик переобуться:

— Плохие новости, девочка моя, я способна воспринимать только с чистыми руками. Сейчас разуюсь, переоденусь, схожу в туалет…

— Мам, запроси документы.

— Так, убери продукты в холодильник и жди меня в комнате. В комнате мать с плюшевого дивана следила глазами за мятущейся, плюющейся междометиями дочерью, а когда та наконец замерла немым вопросом, резюмировала:

— Ничего не поняла. Джи, у тебя конфликт с одноклассниками?

— Нет.

— С учителями?

— Мам, они роботы. Я не пойду в эту школу потому что… Не хочу. Они все уроды.

— Ты отрекаешься от коллектива? Запомни, коллектив этого не прощает. Личное должно быть подчинено общественному, иначе каждый начнёт тянуть одеяло на себя. Что и произошло в своё время с приватизацией в России. Ограбили страну, сотворили олигархов.

— Мама! Какие олигархи? Документы запроси. И в другую школу переведи.

— Но сможешь ли ты в другой школе адаптироваться? Учишься не ахти, здесь к тебе хотя бы привыкли, а там придётся заново завоёвывать уважение товарищей.

— Завоюю. Мам, запроси документы, не то я сама.

— Тебе откажут. В конце концов, Джи! Я настаиваю! Что произошло? Сейчас же свяжусь с Фрейдом Сигизмундовичем, узнаю, в чём дело.

— Не смей! Я из дома убегу!

— Что за истерика? Хорошо, завтра… Какой-то мудрец, по-моему, Конфуций или Мао, сказал, что нет решений правильных и неправильных, а есть те, которые мы принимаем и за которые в дальнейшем несём ответственность. Ответственность, девочка моя…

«Ы-ы-ы-ы…» — в плюшевом кресле маленькая девочка с разбитой коленкой размазывала по лицу гласную букву. Илья поднялся с дивана, подошёл к девочке, стёр букву салфеткой. Успокоилась.

— Ну что, Лот, перепихнёмся? Попробуем не по-детски?

— Давай не сегодня.

— Ты гей?

— Нет.

— Импотент?

— Не думаю.

— Я тебе не нравлюсь?

— Ты считаешь, нормальные отношения это обязательно секс?

— Лот, ты меня унижаешь?

— Я тебя не унижаю, Джи, и не собираюсь делать этого впредь… в будущем. Я всегда буду к тебе хорошо относиться. Как друг… френд. О’кей?

— Отпад!

И понеслось. В инете посты, мы с другом там, мы с другом сям, он такой умный, просто кисазая, я у него во френдзоне, на каникулы летим в Париж. Всетянки обзавидовались. Говорю ж, вцепилась.

— Подсудимый Декарт, что вы можете предъявить в своё оправдание?

— Предъявляю, ваша честь, что ни в чём не виноват.

— Вопрос задан по поводу последней кляксы. Что там было? Пролейте, так сказать, свет. А виноваты вы или нет, суду видней.

— Ваша честь, прежде чем пролить, дозвольте обратиться с просьбой.

— Обращайтесь, только без этих ваших…

— Поскольку вина моя практически доказана, хотелось бы напоследок осуществить давнюю мечту — создать прозаическое произведение. В стихах-то я достаточно поднаторел. Прямо здесь, в зале, на ваших глазах, родится…

— Подсудимый!

— Небольшая художественно-документальная повесть, некая преамбула к кляксе.

— Что ж, не вижу оснований для отказа.

— Благодарю, если можно так выразиться, от всего пламенного мотора. Главная героиня — канарейка. Не беспокойтесь, ваша честь, это аллегория. Название —

Птичий двор

Во дворе каждому виду домашней птицы отведено своё место. В правом углу куры. Палевые брамы, осанистые, с воротниками-жабо и мохнатыми лапками, рябые мелехинские кукушки, джерсийские гиганты, колоссальных размеров, пегие, с перламутровым отливом. За ними по часовой стрелке индюки. Пришлые англичане Big-6, чопорные, белые, с алой головой и такой же соплёй, а которые с голубыми вкраплениями, те Big-8. Но хорохорься не хорохорься, московских бронзовых соплёй не перешибёшь: хорошо выраженная грудная клетка, длинное тело, чёрно-бирюзовый окрас с искрой. Левый угол занят утками. Диетические, грязноватые, полуощипанные муларды в чёрных беретках, башкирские, маскирующиеся под диких, и фавориты — пекинские. Белоснежные, гладкие, лучшие несушки. Каждой твари по паре, да ещё другие породы, да гуси, да всякие залётные голуби-воробьи-канарейки, а посреди двора аккуратный родниковый прудик, по периметру уставленный кормушками. Едят и пьют все внавал, потому немудрено, что в результате из какого-нибудь яйца вдруг вылупляется непонятно кто — индоцыплёнок какой-нибудь, курогусёнок, утёнок какой-нибудь гадкий. Есть подозрение, что яйца специально перемешивает хозяин, которого никто никогда не видел, но чего напрягаться, есл и корм всегда свежий и прудик не пересыхает. А что все выращиваются к обеденному столу, об этом ни у кого никогда мысли не возникало.