Александр Филиппов - Сказка без чудес

То кризисы мировые экономические, то санкции. Тех, с кем требовалось отныне делиться, становилось всё больше, а того, чем делиться, всё меньше. И пошёл, покатился по просторам Отечества гигантским катком невидимый для неискушённого обывателя большинства передел.

И много попало под тот каток и губернаторов, и мэров, глав федеральных ведомств и даже министров.

И вот, похоже, дошла очередь и до него, Курганова.

«Тут может быть два варианта, — размышлял, прикрыв глаза, Александр Борисович. — Снимут тихо, поблагодарив за успешную работу, и даже какую-нибудь федеральную должность пожалуют. Не слишком значимую, само собой, не хлебную — таких в столице и без него не хватает на всех желающих. Но всё-таки с кабинетом, секретаршей, штатом клерков и служебным автомобилем. А, главное, со статусом. И другой вариант — снимут с треском, с жёсткой формулировкой „за утрату доверия“, образцово-показательно, чтоб другим неповадно было, бросят на растерзание толпе, как швыряли в прежние времена бояр с царского крыльца для умиротворения бунтующего народа. И тогда — трое в штатском где-нибудь на выходе из Кремля, вежливое „пройдёмтесь“, недолгая поездка по городу, и вот она — Лубянская площадь со своими подвалами. А может быть, люди те будут и не в штатском, а в чёрной униформе, как одевается группа захвата, в касках, бронежилетах, с масками на лице. И совсем не вежливо шваркнут об асфальт мордой, защёлкнут за спиной туго наручники, бросят в автозак, как опасного государственного преступника, и на ту же Лубянку… Это после губернаторства-то!»

Курганов поёжился, приоткрыл глаза, глянул искоса на водителя. Тот крутил баранку сосредоточенно, пригнувшись низко и втянув голову в плечи, будто у себя на родине из-под обстрела на тяжёлом бэтээре по горному серпантину, подгоняемый стуком свинцовых градин — пуль о броню, уходил.

И подумал, успокаивая себя: «Нет, ежели бы арест грозил — на встречу бы с президентом не пригласили. Повязали бы тихо ещё в аэропорту. По прибытию».

И тут во внутреннем кармане пиджака, у сердца, ожил единственный не выключенный мобильник — украшенный государственным гербом, прямой связи с администрацией президента.

Александр Борисович судорожно нашарил его, торопясь, поднёс к уху, едва попав трясущимся пальцем в нужную кнопочку, сказал, прохрипел от волнения:

— Слушаю…

Звонил помощник президента. И сообщил сухо, с ничего не выражающей интонацией в голосе, что встреча с главой государства переносится на завтра, на два часа пополудни.

«А вот это совсем плохо», — скис мигом Курганов.

Может быть, его всё-таки ждёт вариант с группой захвата?

И свесил на грудь повинно обречённую голову.

А Барановская пребывала в это же самое время в растерянности и в смятении чувств.

Визитёр в чёрном, выговаривая тщательно букву за буквой, будто молоточком по листу мягкой меди постукивал, выковывал витиеватый узор из размышлений и доводов.

— Вы, Надежда Игоревна, несомненно, знаете, какое значение кадровой политике придаёт наш президент, — вещал он. — Во главе регионов ему нужны люди молодые, креативные, одновременно имеющие опыт работы в государственных или крупных бизнес-структурах. А посему, — Люций Гемулович, постукивая пальцами в чёрных перчатках по лакированной столешнице, глянул на собеседницу пристально, — решение по кандидатуре временно исполняющего обязанности губернатора Южно-Уральской области взамен отправленного в отставку Курганова, будет принято в ближайшие часы. Вероятнее всего, завтра утром. Значит, в нашем распоряжении есть вторая половина сегодняшнего рабочего дня, вечер и ночь. И действовать предстоит оперативно.

Он прервался, задумался, будто прикидывая что-то, подсчитывая в уме.

— Я… от меня что-то нужно? — вроде бы вслух сказала, а на самом деле прошелестела едва слышно губами растерявшая мигом всю начальственную спесь Барановская.

Однако человек в чёрном услышал.

— Прежде всего, — отчеканил он, — вам надлежит прямо сейчас, без особых раздумий, дать мне чёткий и ясный, недвусмысленный ответ: вы хотите стать губернатором?

— Д-да… — пролепетала, пересилив себя, Надежда Игоревна.

— Не слышу! — требовательно заявил гость, пронизывая её разгорающимся всё ярче взглядом. Будто где-то там, в недрах его удлинённого, странной формы, словно у киборга, черепа, по ту сторону зрачков, на нити накаливания подали более высокое напряжение, и они засветились, раскалились рубиново, просвечивая сквозь хрусталики.

Барановскую от этого взгляда словно адовым пламенем опалило. Всем нутром своим она вдруг почувствовала, поняла, что настал тот судьбоносный, самый главный во всей её жизни миг, который называют «моментом истины».

Словно перед смертью, а на самом деле перед новой, непрочитанной пока страницей её, в общем-то, удавшейся жизни, промелькнули в памяти вице-губернатора последние годы.

Ах, как хорошо, как многообещающе тогда, восемь лет назад, всё начиналось!

С каким триумфом входили в ту пору они, наспех сколоченная команда новоиспечённого губернатора в непреступные прежде для них стены Дома Советов!

С каким наслаждением и ликованием вышвыривали из кабинетов своих предшественников, подтягивая в помощь себе из заштатного городка прежних сослуживцев, друзей и родственников.

С какой барской щедростью жаловали им должности, устанавливали штатные оклады выше высших пределов, полагая, что область от того не обеднеет. Настоящий пир победителей, а победителей, как известно, не судят.

Позже, конечно, как после всякого праздника, наступили суровые будни. И жизнь оказалась не такой сладкой, как чудилось на первых порах. Пока ехали на старом горючем, механизм управления регионом, отлаженный прежней администрацией, худо-бедно работал. Но потом, когда все должности раздали своим, дилетантам, начались сбои.

И вот тут-то, если бы не Барановская, разлюбезного губернатора со товарищи народ в клочья бы разорвал.

И за банкротящиеся, закрывающиеся одно за другим промышленные и сельскохозяйственные предприятия. И за «оптимизацию» до нуля, а, по сути, закрытие на селе учреждений образования, здравоохранения и культуры. За снижение социальных выплат инвалидам, пенсионерам и малообеспеченным семьям.

Народ роптал возмущённо, провожая малышей-первоклашек в студеную пору в школы, до которых везли их старенькие автобусы за полсотни вёрст по сельскому бездорожью.

Гомонил в переполненных поликлиниках, в которых не хватало не только специалистов, но уже и простых участковых врачей.

Свирепели мужики, потерявшие работу на закрывшихся предприятиях, и крестьяне разорённых, а некогда процветавших коллективных хозяйств.