Александр Филиппов - Сказка без чудес

— С нами, — рассеянно согласилась старушка, обозревавшая в этот момент чуть слышно шипевшую сплит-систему под потолком. — Со мной, Василисой Митрофановной и Потапычем. А это что за штукенция? Ух, ты, холодком-то как веет оттеда!

— С Потапычем?! Медведем, что ли?! — ужаснулся Глеб Сергеевич.

— С ним, окаянным, — кивнула баба Ягода, и как бы, между прочим, напомнила: — Ты этот… патефон-то включи. А то оне в подъезд попасть не могут. Чтобы, значится, в фатеру к тебе подняться!

Замороченный хозяин квартиры прошествовал на негнущихся ногах в прихожую. Год назад, вырвавшись, наконец, из имения, он решил, что навсегда распрощался с его обитателями. И вот — на тебе. Не было гостей, да вдруг нагрянули…

Лампочка на панели домофона с отключенным звуковым сигналом вовсю семафорила красным. Дымокуров нажал на кнопочку — раздалась отчётливо слышная в ночной тишине трель сработавшего электрозамка, а красный огонёк индикатора сменился зелёным.

На первом этаже подъезда послышались неторопливые, приближавшиеся неотвратимо шаги, будто статуя Командора, ступая тяжело и размеренно, поднималась.

Впрочем, при ближайшем рассмотрении это оказались Василиса Митрофановна и Яков, хотя и таких гостей отставному чиновнику с лихвой хватало.

А вот главный сюрприз ждал впереди. Вернее, позади процессии. Там, вертя тревожно крупной башкой, с трудом шагая по ступенькам, тащился следом за Яковом огромный медведь.

Первым порывом Глеба Сергеевича было захлопнуть немедленно дверь, запереться изнутри на оба замка, а ещё на щеколду и навесную цепочку, и держать осаду, несмотря на умение Якова проникать сквозь любые запоры, до приезда полиции. Однако с бабой Ягодой, коварно десантировавшейся при помощи ступы в его надёжный ещё недавно тыл, что делать? Не взашей же старушку, доводившуюся ему родной тёткой, опять на балкон выталкивать?

А потому так и не решившийся ни на что Дымокуров, досадуя на свою интеллигентскую бесхребетность и мягкотелость, застыл в приоткрытых дверях столбом, и даже растянул в яростной гримасе сведённые судорогой губы, изображая что-то вроде улыбки.

— Уф-ф… — удовлетворённо выдохнула Василиса Митрофановна, ступив на порог. — Добрались, наконец. Давай-ка, Глебушка, с тобой расцелуемся! — Заключив заторможенного племянника в крепкие не по-женски объятия, она троекратно чмокнула его в одеревеневшие щёки. — Ну, со свиданьицем!

Глеб Сергеевич, как не был раздосадован бесцеремонным визитом, не мог не отметить, что тётушка одолела четыре этажа легко, без одышки, лишь раскраснелась слегка. И вообще, в брючном костюме песочного цвета, той же расцветки панаме, в кроссовках, она больше напоминала путешественницу, бесстрашно преодолевающую пустыни и сельвы с целью научных познаний, нежели старушку преклонных годов. И на клюку свою неизменную с серебряным набалдашником вовсе не опиралась, а несла, как самурайский меч, где-то подмышкой. За спиной её был прилажен рюкзачок вполне современного, молодёжного вида.

Яков для поездки в город подбором соответствующего костюма явно пренебрёг. Он вырядился всё в тот же, летний, в зелёно-коричневых пятнах, камуфляж, разве что малоношеный, да сапоги-бродни поменял на добротные, крепко сшитые, на толстенной резиновой подошве, солдатские берцы. На голову он нахлобучил панаму маскировочной расцветки, из-под которой торчали буйные, чёрные, без признаков седины, волосы, явно нуждающиеся в услугах парикмахера.

В одной руке Яков тащил огромный, как сундук, старомодный фибровый чемодан с металлическими уголками, перетянутый для верности брезентовыми, похожими на забытые теперь вожжи, ремнями. В другой сжимал поводок сыромятной кожи. Скользнув взглядом по поводку, Дымокуров обнаружил на другом конце Потапыча в собачьем ошейнике. Протиснувшись в прихожую, медведь уселся у самой двери на задние лапы, принюхиваясь и с любопытством взирая на встречавшего незваных гостей отставного чиновника.

— Э-э… милости порошу, — промямлил Глеб Сергеевич, отступая вглубь квартиры, словно защитник осаждённой крепости под безудержным натиском прорвавшихся-таки через крепкие ворота захватчиков.

Он с беспокойством глянул на кухню, откуда доносилось звяканье посуды, стук открываемых ящиков буфета, хлопанье дверцы холодильника — похоже, баба Ягода, как всякий воин десантник, уже потрошила на занятой территории склады и прочие заветные закрома.

Впрочем, оказалось, что старушка, сбегав на балкон, раскладывала по полкам съестные припасы, которые извлекала из двух объёмистых корзин, доставленных в город воздушным путём, в ступе.

— Ты, племяш, насчёт пропитания не беспокойся, — ворковала она, доставая из корзин разнообразную снедь. — Мы к тебе со своими харчами. Тут и сальце, и колбаска, и окорока, и солёности разные. Опять же, сметанка да маслице, сыр да творожок — как же без этого? Всё своё, с подворья, экологически чистое…

Глеб Сергеевич, по-прежнему пребывавший в растерянности, предложил гостям, указывая на тахту в зале:

— Присаживайтесь. Я только ума не приложу, где вас всех разместить. Придётся, наверное, кому-то на полу постелить…

Василиса Митрофановна, сняв кроссовки в прихожей, присела на краешек тахты, успокоила:

— Ты, Глебушка, не суетись шибко-то. Мы к тебе ненадолго. До утра. Ткнулись было в гостиницу, да нас с Потапычем туда не пустили. Говорят, с животными не селят…

— Сами они животные, козлы! — вставил в сердцах Яков. Он тоже разулся, расшнуровал, снял в прихожей берцы, и присел рядом с тётушкой, хмурясь на дырку в своём носке, из которого торчал вызывающе большой палец. — Потапыч — как человек. Больше их, козлов, понимает!

Дымокуров, собравшись, наконец, духом, и даже застегнув пуговицы на пижаме, что хоть в какой-то мере должно было придать ему официальный вид, оставшись на ногах, и возвышаясь, таким образом, над родственниками, вопросил строго:

— И что же вас, друзья мои, всех, так сказать, гамузом, да ещё с медведем на поводке, в город вдруг привело?

Василиса Митрофановна вздохнула:

— Беда у нас, Глебушка. И привело нас в город неотложное дело. Адвоката нужно навестить срочно, бумаги, документы то есть, кой-какие ему передать. Ну и, может, ещё какие-то… инстанции. Даже ума не приложу, куда обратиться-то…

Пожалуй, впервые за всё то время, которое знал Глеб Сергеевич тётушку, он услышал нотки растерянности в её обычно властном, с оттенком барственности даже, голосе.

— Выселяют нас из имения-то! — встряла заявившаяся с кухни баба Ягода. — Землю отбирают. Говорят, правов у нас на этот участок Заповедного бора нет. Стока лет были права, а теперь, вишь ли, нетути!

Василиса Митрофановна кивнула скорбно, подтверждая слова сестры: