Эдуард Геворкян - Времена негодяев

Виктор так же тихо ответил, что каждый должен делать свое дело. А то он знает больших любителей учить гонцов ходкам.

Минуты две или три Месроп молчал, потом засмеялся, и Виктор шикнул на него — не хватало именно сейчас привлекать к себе внимание.

Когда они вышли из Саратова и начались переходы между пригородными станциями, Виктор объяснил, почему нельзя брать с собой оружие, — первый же патруль задержит для выяснения и выяснять будет не день и не два, будут держать в изоляторе, пока о них не вспомнят, а на аусвайсы за пределами города всем плевать — свои законы, свои проходные документы. Еду брать с собой не надо, лишняя тяжесть, а им придется вскоре быстро-быстро бежать, если хотят к вечеру добраться до Москвы.

— Ты что, — не выдержал Месроп и повысил голос, — так бегом и собираешься чесать всю дорогу?

Виктор разглядел в сереющем утреннем воздухе его лицо, хмыкнул раз, хмыкнул два, и уселся на рельс. Месроп сел рядом и, закряхтев, осторожно вытянул ноги.

— Как, по-твоему, доставляют грузы в Саратов? — спросил Виктор.

Пожатие плеч в ответ.

— Подумай. Что будет с грузовыми поездами, если их разгрузят в городе? Какая давка начнется, и сколько людей стопчут?

Месроп хлопнул себя по лбу и уважительно поднял большой палец. Любой гонец, даже самый лопоухий, знал, что грузовые составы разгружают на ближайших полустанках, и хотя после страшных колбасных бунтов прошло много лет, а продовольствием фермеры завалили все города, предосторожность была нелишней. Транзитные грузы иногда подвергались налетам лупил, для них самой густой радостью было свалить награбленные видаки, фризеры, экраны и прочую технику в большую кучу, поджечь и плясать вокруг костра свои дикие страшные пляски.

К перегрузочной вышли засветло. Гудели краны, с тяжелым шелестом ходили над станцией большегрузные платформы, сдержанно рычали трайлерные многосекционные сцепки, посвистывали толкачи…

Станцию они обошли степью, по большой дуге. На возвышенностях пригибались, а ближе к путям Виктор заставил Месропа лечь, и они проползли оставшуюся сотню метров.

Приложив ухо к рельсу, Виктор замер, удовлетворенно кивнул Месропу и отполз назад.

— Как только я встану, — сказал он, — сразу за мной. Цепляйся за скобы и лезь вверх. Прижмись к кромке и не дергайся.

— А если он не в Москву?

— Там видно будет!

Рельсы загудели…

В Москву они прибыли на третий день. Последний прогон шли в полупустой электричке, вместе с реставраторами — усталыми, грязными, вымазанными краской и кисло пахнущими строительным клеем. Некоторые лежали на скамьях, свесив ноги в проход. Напротив Виктора привалился к окну грузный реставратор в спецовке с эмблемой ООН. Достал флягу, глотнул, выкатил глаза и затаил дыхание. Протянул Виктору. Тот мотнул головой. Месроп, не дожидаясь приглашения, тоже покачал головой и смежил веки беготня на полустанках и прыжки с поезда на поезд, жажда и голод измотали его. Чернокожий реставратор не обиделся на отказ, могучим глотком опорожнил флягу и снова замер, вытаращив глаза.

На Павелецком было чисто и тихо. Через Москву давно уже не проходили транзитные потоки, центр опустел. Город обживался медленно.

По Кольцу одна за другой прошли на бреющем три открытые платформы. За ними болтался шлейф разноцветных лент. Виктору и Месропу замахали руками, что-то весело прокричала девица в огромной шляпе, мигнули сине-зеленые бортовые огни, и платформы, развернувшись над мостом, ушли в сторону Центра, покачиваясь вверх-вниз, словно плыли по волнам.

Виктор проводил их задумчивым взглядом и почесал щетину на подбородке. Надо пересидеть надвигающуюся ночь. До кунцевского убежища идти и идти, только на попутных моторах два часа. Да и вести туда Месропа не следовало. Все-таки убежище! Мало ли как жизнь крутанется.

В нем пробуждались осторожность и недоверчивость гонца.

Неподалеку, на улице с чудным именем Щипок, находится районный флэт. Туда тем более нельзя вести Месропа. Пусть подождет, пока он сбегает за пропуском в гостевой дом.

Сразу за вокзалом они встретили харчевню. Виктор попросил Месропа посидеть здесь немного и дождаться его. Месропу это явно не понравилось, но он смолчал. Виктор небрежно кинул хозяину пару чонов и велел поить и кормить гостя, пока тот не скажет «хватит». Месроп оживился, а огромный керамический запотевший жбан с пивом привел его в восторг. «Пиво свежее» сказал хозяин. Месроп замычал и припал, не дожидаясь стакана, к жбану. Виктор завистливо сглотнул, но времени не было, и он, взяв со стойки холодный гамбургер, вышел. Надо было торопиться. Полгода назад за Кольцом пошаливали. Кто знает, как там сейчас!

Районный флэт был в пяти минутах ходьбы. Старые дома еще на консервации, изопленка местами продрана, а некоторые дыры заново облиты пластиком.

Вот и нужный дом. Пятиэтажная развалина черт знает каких времен выглядела сущей руиной — ее даже не поставили на консервацию. На месте дверей чернели проломы, заваленные до половины хламом и мусором, вместо окон — щиты. Обреченный домишко. Казалось, только случай спасает его от неумолимой бульдозерной десницы реставраторов.

Виктор дважды обошел дом, посидел не полусгнившей скамейке в жалком скверике и, убедившись, что никого поблизости нет, перебрался через мусор и медленно поднялся по лестнице в кромешной темноте.

На четвертом этаже нащупал уцелевшую дверь, в ней торчала рукоятка звонка. Дернул, потом пнул в филенку ногой. Минуту или две ничего не происходило. Он знал, что сейчас его разглядывают, и помахал приветственно рукой в сторону соседней квартиры, из выломанной двери которой дул свирепый сквозняк. По крайней мере, полгода назад там к потолку была прикручена мини-камера.

Замок тихо щелкнул. Виктор толкнул дверь и вошел в неосвещенный предбанник. После того как он на ощупь задвинул тяжелый болт и поставил замок на стопор, загорелась потолочная лампочка.

Ничто не изменилось. Голые стены, несколько гвоздей, вбитых в деревянную планку, на них висят старая трухлявая телогрейка, драный плащ, кепка с большим козырьком и зонт с изогнутой ручкой. Виктор сунул руку в карман плаща и достал плоский ключ. Дверь в конце коридора распахнулась, только он дотронулся до замка, и на пороге его встретили объятия.

— Заходи, заходи, блудный сын, — сказал, наконец отпустив его, Алексей, больше известный среди гонцов как Дьякон.

Попав из загаженной лестничной клетки в роскошную обстановку флэта, Виктор на миг зажмурился. Так знакомо и так приятно вспомнить. Возвращаешься после густой ходки, не понимая, жив ты или еще нет. После беготни и мочилова устал до тошноты. И вот ты сначала влезаешь в большую квадратную ванну, розовую или голубую, а на одном из флэтов даже, говорят, хрустальная, моешься хорошим, пахнущим цветами мылом, а потом в пушистом купальном халате выходишь и падаешь в роскошное, обитое настоящей кожей кресло, в большом фризере ждет банка, нет две, три банки пива, закуска всякая, и, поглядывая на обитые зеленым шелком стены, на гнутые ножки музейной мебели, ведешь неспешный разговор с кем-нибудь из гонцов, оказавшихся в это время здесь, либо связываешься с дежурным и узнаешь, нет ли для тебя чего, а если и есть, то пусть подождут денек-другой, а то и недельку, пока придешь в себя и залижешь раны.