Эдуард Геворкян - Темная гора

Когда распахнулись створки, вперед пошли соратники, а потом и бойцы ринулись следом, чтобы сражаться и, если понадобится, умереть в новом мире.

Но сразу же стало ясно, что мы переместились всего лишь немного в сторону и вниз, оставаясь на проклятом Кхаанабоне. Звездная машина забросила нас в самое нутро огромной пещеры, откуда мы так скверно уходили, чуть не угробив наставника Линя.

Видимо, на этот раз уходить мы не собирались.

Огнеметчики выступили вперед, и лемуры, посыпавшиеся на нас сверху, превратились в живые факелы. А потом соратники помчались во все стороны, держа в передних лапах небольшие тюки. Соскочив с каменной плиты, на которой точно посередке возникла звездная машина, они ступили на живой ковер и замедлили шаги. Гибель их была неминуема, но все же многие из них успели добраться до стен, по которым вдоль свитых в тугие жгуты лиан ползали огромными сгустками слизнеподобные дрожащие капли, каждая из которых была с дом величиной.

Тюки вспыхнули ослепительными клубнями, огонь пробежал по лианам. Один из слизней покрылся темными прожилками и стек вниз. Сверху продолжали валиться на нас твари волосатые, но особо ретивых сжигали на месте, а самых прыгучих бойцы перехватывали на лету, прикрывая гоплитов. От лемуров только ошметки летели, а рук и ног откусанных было не счесть.

Занявшийся кое-где огонь быстро угасал, выгоревшие участки на наших глазах покрывались белесой жидкостью. Пещера, как живая, затягивала раны сукровицей. Лемуры исчезли, а слизняки поднялись выше и, повисев немного над нашими головами, тоже пропали, словно впитались в наклонные стены. Десяток гоплитов с метателями принялись выжигать дорожку к стенам, но вот уже возник глубокий ров, в котором мог поместиться во весь рост человек, а до камня или песка они так и не добрались. Растительный покров, напоминающий толстый и плотный ковер из мха, выгорал слой за слоем, чадил, стрелял искрами, но, казалось, он простирается вниз далеко, очень далеко.

Если мы хотели разрушить эту живую пещеру, то не преуспели в этом. Вот уже опустошены мехи огнеметчиков, и метатели стали бесполезными. Почти все соратники жалкими комочками тают у стен, их поглощает ненасытное чрево пирамиды. Не будь все таким ядовитым, показали бы сейчас бойцы, на что способны, въелись бы в это густое переплетение нитей и лиан, не устояли бы жилы и сосуды перед нашими мощными клешнями и челюстями!

Но вот отходят в машину люди, наставники зовут бойцов назад. Неужели так бесславно закончится наш поход? Эта мысль тоже была равнодушной. Но я не уверен, что мы справились с заданием, поэтому остается легкая досада.

Потом, когда я задумался, а с кем и за что мы сражались, получил ответ да не один к тому же. Было из чего выбирать.

Мы набились в машину, не успевая разойтись по палубам. Меня прижало к переборке рядом с выходом. Бойцы старались не делать резких движений, в мешанине людей и соратников легко можно было нанести увечье мягким человечкам.

Высокий бритоголовый наставник, велев нам расступиться, выбрался наружу. В руке он держал какой-то предмет, напоминающий бутыль с черным хиосским вином. Он подошел к краю каменной плиты, дотронулся до горлышка, словно вынимал пробку, метнул бутыль далеко к стене и бегом вернулся обратно, дернув на ходу рычаг задвижки створок. Двигатели уже выли в полную силу, когда входные лепестки с треском сошлись и отрезали нас от этого странного места. Я лишь успел заметить, что на месте падения бутыли взбух большой черный нарост, но что это означало, понял, лишь когда меня извлекли из головы бойца.

Наставника Чомбала спасти не удалось, он слишком долго оставался в мертвом соратнике. Линь пришел в чувство еще до возвращения. После того как я был вынут из бойца, меня долго не оставляло чувство потери. Мир выглядел неприятно плоским, а пестрота его была болезненно грубой и раздражающей. И еще я все время непроизвольно проверял, есть ли на мне одежда. Казалось, я хожу голым до самых костей и вопиюще беззащитным.

К удивлению тех, кто знал обычаи Черной фаланги, нам всем зачли этот поход за три. Оруженосцев тут же произвели в гоплиты, а гоплитам намекнули, что им прямая дорога в наставники. Эта новость восхитила даже невозмутимого Варсака из наставников путь в высшие касты короче муравьиного шага.

После торжественного построения и прочувственных речей какого-то напыщенного советника из Высокого Дома Болк предложил после карантина отметиться во всех родосских кабаках. Услышав его, наставник Линь спросил — с чего он решил, что мы пробудем на Родосе хоть один день? И впрямь нас всех как славных воинов отправили на двадцатидневный отдых, разлучив вчерашних оруженосцев и завтрашних наставников. Это произошло так внезапно, что Варсак успел лишь шепнуть мне на прощание непонятные слова. Он сказал, что то ли за мной придут, то ли меня вернут…

Забытые страхи всплыли вновь, но ненадолго — красотки острова Агапейи, что близ южного выступа Зета, умели приворожить к себе так, что ни о чем думать не хотелось. Мне предстояло увидеть моря, полные водорослей, мешающих ходу судна, и земли, полные огромных быков, которым лучше не попадаться на пути. Много всякого я увидел с тех пор, как мы проплыли Столбы и пересекли океан на закат. Я почти уверился, что имя мое забыто, прегрешения неизвестны, и ждет меня теперь лишь лестница ратной выслуги. Но случайная, казалось, встреча изменила все и сразу.

Подвыпивший гоплит из отдыхающих шарахнулся от меня в испуге и прохрипел:

— А ведь я тебя знаю, урод!

Жестокая буря мотала железное судно по волнам. Не знали затаившиеся в чреве холодном, куда несет их течение — может, острые камни уже приготовились вонзить свои клыки в днище корабля, или посланники бога морей, навалившись с силой, опрокинут, перевернут, утащат вниз… Воды оставалось немного, а еды и того меньше. Базилей и Филотий бодрствовали в палубной башне. Они по очереди вглядывались в смотровые щели, пытаясь разглядеть в мутной пенной полутьме, не покажется ли берег или спасительная отмель. Остальные разместились внизу, но не в комнате владетеля судна — там было сыро и сверху порой хлестали струйки воды, когда судно зарывалось в волны, а там, где когда-то ютились люди «Харраба». На длинных лежаках хватило места всем с лихвой. Спал, несмотря на качку, слепой Ахеменид и что-то бормотал во сне, головой к голове пристроился к нему Медон и раскатисто храпел. Калипсо обняла детей, укрыв их плащом базилея, чтобы не дрожали от холода. Арет же сидел на выступе у лесенки и вслушивался, не прозвучит ли сквозь гулкие удары волн голос Одиссея, не придет ли время быстро выводить всех на палубу.