Эдуард Геворкян - Темная гора

— Не думай об этом, — безмятежно махнул рукой Медон. — Не тебе, юноше, пристало ворчать, радуйся жизни, пока она длится. И еще я тебе скажу: вряд ли боги великие нам показали такие диковины, чтобы с голоду и жажды уморить здесь, как простых мореходов. Уж скорее Кронид поразит нас молнией с неба или трезубцем пенитель морей Посейдон днище «Харраба» проткнет. А голод… жажда… нет, такой скукотищи боги себе не позволят. Опять же корабль случайный нас подберет или волны с мели унесут.

— Если в эти края добирались хотя бы фокейцы… — начал было Полит, но Медон перебил его:

— Здравомыслие итакийцев порой меня восхищает, но меру знать все-таки надо. Ну что ты стенаешь, как нимфа под пьяным сатиром! Боги нас выручали, выручат и на сей раз. Вон, кстати, и парус, зови базилея!

Медон ткнул пальцем в сторону носа корабля. Посмотрев туда, юноша вздрогнул. И впрямь, далеко, на самом горизонте виднелся черный треугольничек, похожий на зловещий парус пафлагонцев. Стремглав кинувшись к узкому лазу, Полит успел лишь подумать, не ждет ли их схватка с пиратами или, что хуже, с амазонками яростными. Он скатился вниз и тут же попал в крепкие руки Арета.

— Говори тихо, — прошептал Арет. — Только заснул базилей…

— Парус! — выдохнул Полит.

Калипсо осталась с детьми, Ахеменида будить не стали. Все остальные столпились на носу, вглядываясь, как медленно вырастает далекий парус.

Филотий стоял на покатом борту, держась за толстый железный штырь на носу. Он задумчиво почесал бороду, послюнявил палец и хмыкнул.

— Против ветра идут, однако, — с сомнением покачал он головой. — Сколько же у них гребцов, если парус не опускают?

Вопрос его остался без ответа.

Одиссей прищурил глаза, пытаясь разглядеть корабль, Арет озабоченно трогал иззубренное лезвие меча, а Полит переводил взгляд с базилея на редкие облака и обратно — он все ждал, когда божественный голос или посланец Зевса им возвестит повеление небес.

Время шло, парус становился больше, но при этом чрезмерно раздался вширь. Кормчий выругал криворуких мастеров, что шили эту тряпку, на что Арет посоветовал ему забыть о парусе — он первым заметил неладное. Между тем Медон, уставившись себе под ноги, тер пальцами виски, бормотал неразборчиво. А потом, будто вспомнив что-то, тронул за локоть Одиссея.

— Скажи, царь Итаки отважный, не эту ли плавающую гору ты и твои спутники встретили в странствиях трудных?

— О чем ты говоришь? — удивился базилей, оборачиваясь к нему. — Впервые слышу я о плавающих горах!

— Нет-нет, — продолжил Медон, не поднимая головы, — все так и было! Когда утомленные путники увидели темную гору, что выше всех гор, — это случилось после того, как вы миновали вращающийся огненный остров, на котором бронзовые псы гонят серебрянных оленей. Все чудовища моря и островов так не могли напугать вас, как эта гора. Страх непонятный вас обуял…

— Кого обуял страх?! — вскричал базилей. — Уж не повредился ли ты рассудком, Медон? Всякое мне встречалось в пути, но ты рассказываешь о несуразице полной! Поверь, я навидался измен, но память еще мне верна.

— А память твоим спутникам повредили хитрые поедатели лотоса, — бубнил себе под нос Медон, — и те лотофаги многих лишили дома, друзей и семьи, взамен подарив ложное счастье и ложный покой. Но ты избежал этой участи и вернулся на Итаку…

Полит заметил, как базилей поднял руку, собираясь хлопнуть по плечу Медона, но так и застыл, потому что в этот миг Арет, внимательно слушавший невнятное бормотание, негромко сказал:

— Не боги ли вещают его устами? Может, и впрямь предстоит нам увидеть все эти диковины!

Покачал головой Одиссей:

— Мог в нем пророческий дар открыться, не спорю. Но только речь он ведет не о будущем, а о моих скитаниях прошлых. Не было на нашем пути островов, столь необычных. Думаю, в трезвой его голове все смешалось — сказания аэдов, предания старцев и мореходов рассказы.

Медон встряхнул головой и провел по глазам ладонью.

— Трижды и трижды ты прав, базилей, — бодро сказал он. — Долгое воздержание от вина наносит ущерб моему организму. Сам не пойму, откуда вдруг странные эти картины! Я слышал не раз о твоих подвигах и скитаниях, но только сейчас вспомнилось о лотофагах и огненном острове. Не могу лишь припомнить, кто мне поведал о них. Но если не видел и впрямь ты темной горы, что плыла по воде…

— О какой это горе вы там болтаете? — раздался голос Филотия. — Уж не о той ли, что плывет нам навстречу?

Все ближе и ближе приближалось к ним необычное судно. И впрямь, было оно подобно горе, только не камень и глина тело горы рукотворной составляли, а листы из металла. Выше мачты самого большого корабля уже поднялась острая вершина, а плавающая громадина все росла и росла. Вот стали видны красные и черные пятна на обшивке, а там, где в широкое основание плавающей пирамиды били волны, водоросли обрамляли узкой опоясывающей лентой.

— В стадий почти высота этой дряни, — благоговейно прошептал Арет. — И сдается мне, вся она тоже из железа!

— Весел не видать, — подал голос Филотий. — Может, хозяева этого чуда давно перемерли? Тогда и оно нам достанется. Столько добра! Тебе, базилей, придется войско нанимать для его охраны.

— Не знаю, есть ли в том нужда, — ответил Одиссей. — Упадет в цене сразу металл драгоценный. Да и еще неизвестно, мы ли будем с добром или сами станем добычей.

Медон задрал голову и пытался оценить размеры вздымающейся громадины. Он что-то шептал беззвучно, а потом махнул рукой и отвернулся, сказав, что это противоестественное сооружение не может плавать, а между тем плавает. Такое попрание здравого смысла ему противно.

Велел базилей Политу позвать Калипсо, а потом крикнул вслед, чтобы и детей разбудили, а слепому наверх помогли бы подняться.

Кинулся юноша к башне, но успел расслышать, как озабоченно сказал Арет о том, что если наедет на них эта гора, то либо сразу утопит, либо сначала раздавит об медь, а после утопит. Полит стремглав скатился вниз, каждый миг ожидая толчка или удара. Нащупал на лежаке Ахеменида, растолкал, а на вопрос Калипсо, бодрствующей во тьме, тихо передал повеление базилея.

Вскоре все были на палубе.

Пирамида остановилась, не доплыв нескольких стадий до «Харраба». Увидев ее, прекрасная Калипсо замерла, как изваяние, и в глазах ее Полит увидел страх. А потом и базилей заметил ее испуг, подошел и обнял за плечи.

— Мне рассказывала мать о плавающей горе, — прошептала Калипсо. — Если это она, то мы погибли. Лучше бы пасть в бою или утонуть, чем попасть в руки гадиритов.

— Но где же тогда их знак? — спросил Одиссей.

Недобро прищурился Арет, настороженно оглядывая темный треугольник, Филотий нагнулся и поднял с палубы копье, а Полит подался назад, к двери в башню, чтобы сразу же подать базилею щит, если в том возникнет надобность. Слепой Ахеменид сидел на палубе и, ухватившись за Медона, что-то негромко спросил, но Медон лишь отмахнулся и вырвал край одежды из цепких пальцев слепца.