Эдуард Геворкян - Правила игры без правил

Вопрос директора покоробил меня. Я понимал, что сейчас начнется другой разговор, а чем он кончится, не знаю. Если я не лезу в его дела, то пусть и он не лезет в душу. В конце концов все, что было сказано, было только сказано, а верить на слово — так свой миллион никогда не сколотишь. Единственно, что можно потрогать, — это жетон, и тот, как выяснилось, наглая подделка. Ох, напущу я на них старину Бидо со всей его сворой)

Выяснив, что я не кончал училище для федеральных оперативников в Форт-Менте, директор Юрайда повеселел.

— Отлично, — провозгласил он, потирая руки, — я чувствовал, с вами можно быть откровенным. Не знаю, что вас привело на эту службу, но надеюсь, что она не идет в ущерб широте вашего кругозора. Я вообще противник секретности, но при некоторых обстоятельствах гласность может повредить. Наши демократические институты препятствуют любому начинанию, реальная помощь часто исходит из учреждений, стремящихся к целям, противоположным нашим. А ловчить, поступаться принципами — скверно.

Согласен, принципами торговать нехорошо, однако эти умозрения сейчас меня не интересовали. Одно смущало: он весь расслабился, в голосе исчезли неуловимо издевательские интонации, которые раздражали в его откровениях о грядущей мясорубке. Передо мной сидел пожилой человек, который мог быть, например, моим старшим братом.

Он не мог быть моим старшим братом. В то время, когда он учил африканских детишек грамоте, мой брат давно пророс сорняком на арлимском пустыре, закопанный после побоища с чужаками. Но это личное дело каждого, где ему быть и кем.

— Не стоить говорить вам, каково положение нашего благословенного общества, — прервал паузу директор, — вы знаете, что оборонные расходы съедают почти весь бюджет, пресса на откупе у монополий, интеллигенция впадает в мелкие извращения, и всем плевать на всех в соответствии с поправками к конституции. Что мы можем предложить миру, кроме авианосцев и бригад мгновенного удара?

Кажется, он радикал, разочарованно подумал я, или левый.

— Где наши традиционные ценности? Где дух первооткрывателей? Зажравшемуся обывателю можете о них не напоминать, в лучшем случае вас сочтут болваном. Культ силы привел к тому, что нас либо боятся, либо ненавидят. А мы ненавидим самих себя. Технические изощрения выдаем за прогресс, стыдливо закрываем глаза на вакханалию преступности, кричим о расовом и классовом мире, и это в самой разобщенной стране! Спесиво поучаем всех, как себя вести, а в доме своем не можем навести порядок! Позор! В чем дело, почему истощились духовные силы?

Вопрос был риторическим, но директор на некоторое время замолчал. Все это прелюдия, идеологическая подкладка. Сейчас пойдет главное… Я отношусь к умеренным нейтралам, но есть знакомства в различных кругах, приходилось общаться и с фундаменталистами, и с радикалами. Наслушался и тех, и других. А тесть мой вообще был леваком, каждый визит к ним превращался в политсеминар. Он донимал меня анализом моей классовой сущности и обзывал винтиком репрессивного механизма. На старости лет он неожиданно перешел в католичество. Этот опрометчивый шаг настолько шокировал респектабельных соседей, что многие в пригороде перестали с нами раскланиваться.

— Чем же вы объясняете такое положение вещей? — спросил я, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Не притворяйтесь наивным! Наше общество потеряло стимулы духовного роста. Мелкое копошение во имя мелкого благополучия породило поколения мелких людей. Исчезли сдерживающие факторы нравственности, мораль элиты и мораль дна неразличимы. Большие стимулы, способствующие оздоровлению нации, отсутствуют, поскольку нет великих целей. Не к чему стремиться, нет такой мечты, во имя которой общество могло бы пренебречь внутренними и внешними распрями. Личное благополучие оказалось ложной целью хотя бы потому, что привело к распаду общества. Но какая цель, пусть даже ложная, породит новые стимулы для духовного возрождения? Надо найти, вообразить, придумать, наконец, то, во имя чего даже последний мерзавец не рискнет выставлять свои личные интересы. И когда у нас появится Великая Новая Цель, мы…

— …мы установим во имя ее Новый Порядок? — вставил я.

Директор Юрайда запнулся и с недоумением посмотрел на меня.

— Моего отца сожгли в Дахау, — негромко сказал он, затем вдруг закричал: — Как вы могли подумать! Как вы посмели!

— Извините, возможно, я неудачно выразился.

Он смотрел на меня, и снова я видел в его глазах: «Враг, враг!», снова засосало под ложечкой…

— Неудачно — не то слово! Подозревать нас в тоталитарном заговоре? Чудовищно!

С чего это он так разнервничался, почему вежливый обмен мнениями о нашей демократии перешел в мелодраму?

— Все это очень мило, — сказал я, — но мне по-прежнему ничего не говорит ваша «новая цель». И кто это «мы»?

Как говаривал старина Бидо в ответ на мое обещание упечь его в одиночку, «тишина — лучший массаж для нервов». Минуту или две мы с директором массировали друг другу нервы, затем он рассмеялся.

— Лучше ничего не сказать, чем недоговорить. С вашего позволения, я продолжу…

И он продолжил.

То, что я услышал, не просто поразило меня, а даже заставило на некоторое время утратить чувство реальности происходящего! После того как директор окончательно добил все забытые или еще тлеющие цели, закопал все правительственные программы и кремировал традиционные ценности, он объявил, что путь человека в будущее проходит через космос. Интенсивное освоение космического пространства вызовет взрыв героического энтузиазма, объединит человечество, заставит хотя бы на время забыть распри и переориентирует интересы активной массы. Пусть в конечном итоге и космос окажется ложной целью — это все-таки Большая цель! Не трусливое ковыряние на орбитальных станциях, а смелый массированный бросок на ближние планеты. Освоение новых плацдармов, и снова рывок… Конгрессмены не могут отдать пару миллиардов голодающим Африки, но их ослепит блестящая перспектива космической экспансии. Тем более что первая волна освоенцев готова. Сильные, ловкие, бесстрашные и готовые на все!

Он имел в виду своих воспитанников!

Я не знал, что делать, принимать всерьез эту фантасмагорий или, вежливо улыбнувшись, выразить недоверие. Тут я вдруг представил своего сына этаким Гордоном Флешем, в блестящем скафандре, одной рукой вырывающим полураспакованную красавицу из щупалец омерзительного спрута, а другой поражающим из бластера летающие тарелки, нашпигованные до отказа завоевателями Галактики. Я невольно улыбнулся, директор принял это на свой счет и недоуменно поднял брови.

Я объяснил ему, чем была вызвана улыбка. Он хохотнул, но тут же серьезно спросил: