Дмитрий Липкинд - IT AS IS [сборник]

Там же, в этой лаборатории, я впервые попробовал дистиллированную воду. Оказалось, она безвкусна, и потому противна.

Честно говоря, я ожидал, что это будет водка, или разбавленный спирт, или ещё какой-то алкоголь. Но жидкость не имела запаха, и я сделал небольшой глоток. Вкуса у неё тоже не было. Мужчина напротив внимательно смотрел на меня, и я, поморщившись, выпил залпом весь стакан.

Ничего не произошло.

— Что это? — спросил я.

— Это «Горькая», — ответил мужчина.

— Горькая? — переспросил я.

— Да. И знаешь, почему она так называется? Потому что это «Истина». «Горькая Истина» — вот что ты сейчас выпил. Правильнее было бы назвать её «правда», но «Правда» — это газета такая, вот она у нас, вместо скатерти. Ну что ты морщишься, не нравится тебе «Истина»?

— Какая-то она безвкусная, твоя «Истина», — попробовал пошутить я.

— Конечно, ведь единой «Истины» не бывает, у каждого она своя. И даже когда «Истина» от одного человека попадает к другому, это её радикально меняет. Вот как сейчас.

— Вот мне она на вкус как вода показалась, — честно ответил я.

— Ну, раз вода, то, как говорится, вода должна течь! — мужчина чуть повеселел и ещё раз наполнил наши стаканы, — Кстати, меня Эдуард зовут. Я госслужащий.

— Совет. Совет Сафатов, — представился я, — а что значит «госслужащий»?

Я не мог представить, что здесь где-то есть государственные учреждения, чиновничьи кабинеты и регистрационные окошки.

— Госслужба — это служение Гос. Кто такие Гос ты хоть знаешь?

Я отрицательно покачал головой.

— Гос — это триединство, — ответил Эдуард, — Это цель и смысл моего существования, то, откуда я пришёл и то, чем закончу. Означает Гермес, Осирис и Сет. Гермеса ты наверное встречал, раз ты здесь?

— Нет, меня встретил Ярик, — ответил я.

— А, ну да, Ярик. Ему очень деньги нужны, вот он и старается. Так, а Осирис и Сет здесь вроде как за главных. — Эдуард немного помолчал, а затем спросил: — А зачем ты сюда пришёл, Совет?

— Я ищу свою подругу. Как-то раз она говорила, что находится здесь.

— Ага, ты, значит, хочешь, что бы я тебе помогал? Делал за тебя твою работу? Ты Сафатов, а я, значит, буду и.о. Сафатов. Что ж, я даже мечтать не смел о такой чести! — Эдуард ухмыльнулся и наполнил стаканы.

Мы выпили. «Истина» нисколько не изменилась.

Я посмотрел на стену. То, что я сначала принял за шубу, оказалось парой огромных, почти два метра в длину, крыльев. Видимо, перья когда-то были белыми, но сейчас они посерели, а кое-где на них виднелись проплешины и бурые пятна, как будто от запёкшейся крови. По перьям ползали какие-то мелкие, едва заметные букашки.

Над крыльями к стене была приделана деревянная табличка с каким-то текстом, но в полумраке я не мог разглядеть, что там написано.

— Представляешь, я как-то пришёл к одному, — заговорил Эдуард, — Нормальный вроде мужик, ну одухотворённый такой, крестик носит, сошествие огня по телевизору смотрит, и вообще. Я ему решил сразу на чистоту всё рассказать. Мол так и так, говорю, давай, собирай свою семью, детей там, жену, вещи если есть какие-то ценные, документы и уходи от сюда. Скоро здесь камня на камне не останется. Так и сказал всё. А он знаешь что? Он не поверил. Говорит, вас не бывает. Представляешь, так мне и сказал — не бывает нас. А я же ему во плоти явился, сам, а не во сне или как-то ещё. Трижды ему повторил — уходи, тебе и семье твоей спасаться надо, а он всё одно твердит — не бывает вас, и ещё друзьями своими угрожать стал. Ну я и ушёл, а что было делать? Ушёл, конечно, а он ещё вслед меня перекрестил, и кричит мол, «счастливого пути», «с Богом»… Совет, рассказать шутку про душу?

— Давай, — ответил я.

— Душа крылата, как Х-102. И, как Х-102, сделана на радуге, — Эдуард вопросительно посмотрел на меня, как будто ожидая, что я рассмеюсь.

Я натянуто улыбнулся.

Эдуард тяжело вздохнул и машинальным жестом перевернул бутылку к себе в стакан. Из бутылки не упало ни капли — она была пуста.

— Где мне искать Лили? — спросил я, и встал из-за стола. Седушка отвалилась от табуретки и с грохотом упала на линолеум пола. Я ожидал, что мой новый знакомый как-то прореагирует, но он лишь сухо ответил:

— Я не знаю, о ком ты говоришь.

Неловко наклонившись, я вернул седушку на место, потом подошёл к окну и распахнул тяжёлые шторы.

Мгновенно помещение наполнилась ярким, слепящим светом. В его лучах стали видны крошечные пылинки, которыми был заполнен воздух. Разбуженные взмахом штор, они летали по причудливым траекториям.

Наконец-то я смог хорошо разглядеть комнату, в которой находился. При свете она казалось ещё меньше, чем в темноте. Около входа стоял потёртый холодильник, сбоку от него ржавый рукомойник, заваленный грязной посудой. На стене над ним крепилось несколько полок. И повсюду валялись какие-то консервы, закатанные банки и коробки.

На табличке, прибитой над крыльями, было всего три слова: «bonitas et speciositas».

— Что же ты творишь, — простонал Эдуард, закрывая лицо руками. При ярком свете было видно, что у него бледная кожа, а давно немытые волосы свалялись в колтун.

Я всё смотрел на свет. Может быть, от долгого пребывания в темноте у меня началась галлюцинации, но я почувствовал, что свет становится всё плотнее и плотнее. Через мгновенье я уже стал различать тела, много тел, целиком состоящих из света. Как в метро в час пик люди, наполняя вагон, прижимаются к стенам и дверям, так и эти световые тела всё сильнее и сильнее нажимали на оконное стекло с той стороны. Вот оно уже выгнулось, образовав что-то типа огромной капли всего в нескольких сантиметрах от моего лица.

И за мгновенье до того, как стекло взорвалось сотней крошечных осколков, и руки существ из света сомкнулись на том месте, где я стоял, что-то схватило меня и потащило прочь из квартиры.

Эдуард сидел на ступеньках перед своей дверью. Сейчас он казался ещё грустнее и несчастнее, чем пол-часа назад, когда я впервые его встретил.

— Тебе туда, — он махнул рукой в сторону одного из коридоров, — Он выведет тебя прямиком к Башне, а дальше уже сам.

— А ты? — спросил я. Мне почему-то не хотелось, чтобы этот усталый немолодой уже человек оставался здесь.

— Иди уже. Я здесь навсегда, — ответил он. В тусклом освещении мне показалось, что на его глаза навернулись слёзы.

— Мы поженимся, — твёрдо сказала Лили. Капелька пота текла у неё из-под массивной меховой шапки по виску, потом ниже, чуть задержалась на скуле и упала на обмотанный вокруг шеи шарф.

За последние годы из-за сытой, размеренной жизни и отсутствия физической активности Лили сильно поправилась. Напудренные щёки и второй подбородок нависали над воротником шубы. Ещё Лили стала сильно потеть, особенно в такие моменты, как сейчас — они с подругой Юлей зашли с морозной улицы в тёплый торговый центр. Там на четвёртом этаже находилась столовая, где они регулярно обедали.