Питер Гамильтон - Дисфункция реальности

Приветливая улыбка далась Хорсту нелегко. Она одна из них! Одержимая. Под здоровой загорелой кожей просматривалось изможденное дитя, а на темном платье будто остался отпечаток грязной, не по росту большой футболки. Два облика накладывались друг на друга, не позволяя сосредоточиться ни на одном из них. Их трудно было различать из-за пелены в глазах и мыслях, наведенной гостьей. Реальность пугала его, он не хотел ее видеть, не хотел знать правду. Где-то в затылке возникла мучительная боль.

— Здесь всех принимают с радостью, Фрейя, — с усилием выдавил он. — Ты, наверное, намучилась в последние недели.

— Да, это было ужасно. Мама и папа не разговаривали со мной. Я целую вечность пряталась в джунглях. Ела ягоды и какую-то траву. Но больше ничего не было. А иногда я слышала, как воет сейси. Это очень страшно.

— Что ж, здесь нет сейси, и у нас хватит горячей еды для всех.

Он прошел мимо кровати к стоящему у окна комоду, в тишине комнаты каждый его шаг отдавался гулким ударом. Веселый гомон детей за окном затих. Остались только он и она.

— Отче? — окликнула его Фрейя.

— Что тебе здесь надо? — сквозь зубы прошептал он.

Хорст боялся раздвинуть шторы и увидеть за окном пустоту.

— Я пришла ради вас. — Ее голос становился все глуше и звучал с мертвенной монотонностью. — Для вас в этом мире больше нет места. Для таких, какие вы сейчас. Вы должны измениться, стать такими же, как мы. Дети послушаются вас и будут заходить сюда по одному. Они вам доверяют.

— Я не предам их доверие.

Он повернулся, держа в руке библию. Переплетенный в кожу томик, подаренный матерью, когда он стал послушником. На обложке даже сохранилась сделанная ее рукой надпись, хотя черные чернила за несколько лет выцвели и стали бледно-голубыми.

Фрейя удивленно моргнула, а потом презрительно фыркнула.

— Ой, бедняжка отче! Вы так нуждаетесь в подпорке? Или прячетесь за своей верой от реальности?

— Господи всемилостивый, Отец наш небесный и земной, со смирением и покорностью прошу Твоей помощи в очищении и освящении. Именем Иисуса Христа, жившего среди нас, дабы узреть и познать грехи наши, даруй мне благословение в этом деле, — нараспев прочел Хорст.

Он давным-давно не читал литанию по единой книге молитв и никогда раньше не произносил этих слов в век науки и всеобщего знания, живя в аркологии из потрескавшегося бетона и блестящего композита. Даже Церковь давно усомнилась в их необходимости — они стали реликвией тех времен, когда вера противостояла язычеству. Но теперь эти слова засияли в его сознании ослепительным светом.

Презрение Фрейи сменилось потрясением.

— Что?

Она спустила ноги с кровати.

— Господь всемилостивый, обрати Свой взор на слугу Твою Фрейю Честер, павшую перед нечистым духом, и даруй ей очищение от скверны во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Хорст осенил разъяренную маленькую девочку широким крестом.

— Прекрати это, старый дурак. Думаешь, я испугаюсь твоей слепой веры?

Ее контроль над иллюзиями стал слабеть. Облик здоровой чистой девочки то пропадал, то снова появлялся, словно свет неисправного фонаря, а из-под него все чаще проглядывала изможденная хрупкая фигурка.

— Молю тебя, Господи, даруй мне Твою силу, чтобы уберечь ее душу от падения.

Библия окуталась пламенем. Хорст застонал от боли в опаленных руках и выронил книгу. Небольшой томик упал рядом с ножкой кровати. Руки жгло, словно он опустил их в кипящее масло.

Ярость исказила хорошенькое личико Фрейи почти до неузнаваемости.

— Будь ты проклят, священник. — Богохульство, произносимое детскими губами, звучало непостижимым абсурдом. — Я выжгу твой мозг. Я сварю тебя в твоей же собственной крови.

Облик одержимой становился все прозрачнее. Несчастная Фрейя начала задыхаться.

Хорст здоровой рукой схватился за крест.

— Именем Господа нашего Иисуса Христа приказываю тебе, слуга Люцифера, изыди из этой девочки. Вернись в небытие пустоты, где тебе и место.

Фрейя пронзительно взвизгнула.

— Как ты узнал?

— Изыди из этого мира. Тем, кто погряз во зле, нет места перед ликом Господа.

— Как, священник? — Ее голова поворачивалась из стороны в сторону, на шее вздулись мускулы, словно она сопротивлялась невидимой силе. — Скажи…

В спине Хорста возник и стал нарастать жар. От страха, что это существо его спалит, он покрылся обильным потом. Спина горела, как обожженная солнцем, но намного сильнее, и ему казалось, что кожа начинает лопаться. Одежда наверняка сейчас займется огнем.

Он поднес распятие к девочке.

— Восстань, Фрейя Честер, восстань к свету во славу Господа нашего.

И вот перед ним отчетливо предстала Фрейя Честер — осунувшееся лицо, искаженное болью, струйка слюны на подбородке. Ее губы шевелились, пытаясь что-то сказать. В темных глазах застыл ужас.

— Прииди, Фрейя! — ликующе воскликнул Хорст. — Прииди, и ничего не бойся. Господь ждет тебя.

— Отче. — Ее тонкий голосок был едва слышен. Она закашлялась, на губах опять появилась слюна, смешанная с желудочным соком. — Помогите, отче.

— Уповаем на Господа, чтобы спастись от зла. Мы жаждем Твоего правосудия, хоть и недостойны его. Мы пьем от крови Твоей, едим от плоти Твоей, чтобы разделить Твою славу. Но мы лишь пыль, из которой Ты сотворил нас. Убереги нас от наших ошибок, Господи, ведь в невежестве своем мы не ведаем, что творим. Просим Твоей, Господи, святой защиты.

На одно короткое мгновение демон одержимости вернулся. Взгляд Фрейи зажегся такой неудержимой яростью, что решимость Хорста дрогнула.

— Я не забуду тебя, — проскрипели ее зубы. — Я буду помнить тебя целую вечность, священник.

Невидимые руки тонкими, будто и впрямь детскими пальцами вцепились в его горло. Из-под острых ноготков вокруг адамова яблока брызнула кровь. Хорст высоко поднял свой крест, отчаянно надеясь на победу символа Христа.

Фрейя испустила последний яростный вопль. А потом дух демона унесся в леденящем смертоносном вихре, отшвырнувшем Хорста к стене. Сложенные в стопки пакеты с продовольствием мгновенно рассыпались, постельное белье взлетело в воздух, со стола и комода попадали все мелкие предметы. Раздался гулкий удар, как будто перед вражеской армией захлопнулись ворота замка.

Фрейя, настоящая Фрейя, покрытая воспаленными ссадинами, одетая в грязные лохмотья и истощенная так, что были видны все кости, осталась лежать на кровати. С ее потрескавшихся губ слетали неразборчивые булькающие звуки. А потом она заплакала.

Хорст, ухватившись за край кровати, поднялся на ноги. Он протяжно вздохнул, все тело мучительно болело изнутри и снаружи, словно он переплыл океан.

В спальню ворвалась Джей, а за ней несколько самых отчаянных мальчишек. Они все заговорили разом.