Филип Фармер - Ночные кошмары

Я также на секунду восхитился мастерством, нет, гениальностью пилота, который посадил нас.

А затем я спустился в чрево дирижабля — огромную сложную паутину внутри корпуса корабля с его кольцами и балками, выпуклыми заполненными водородом газовыми ячейками и балластными мешками с водой. Я вынырнул у киля корабля, на мостике шириной в фут, который протянулся по всей длине корабля между треугольными балками. До этого это был просто кошмар, а теперь он превратился в кошмар кошмаров. Помню, как я лез, цепляясь за балки, проползал куда-то и карабкался, чтобы не попасть под огонь немецких матросов на носу. Я помню лейтенанта. Обренов упал со смертельными пулевыми ранениями после того, как проткнул двух немцев своей саблей. Размахивать ею было негде, и поэтому он пользоваться клинком, как штыком.

Я помню, как другие русские умирали, некоторые ухитрялись сохранить хватку и таким образом избежать падения через ткань обшивки в пропасть внизу. Я помню, как Холмс прятался за газовой камерой и стрелял в немцев, которые боялись стрелять в ответ, так как могли поджечь водород [12] На самом деле никакой опасности пожара не было, так как пули с фосфорным покрытием не использовались. По-видимому, гранатами, которые могли бы привести к взрыву, тоже никто не пользовался. ( Редактор. ) .

Больше всего мне запомнилась закутанная в плащ фигура Кентова. Он все еще был в шляпе с опущенными полями: он прыгал, раскачиваясь на балках и растяжках. С балок он перебрался на огромный газовый баллон, потом вернулся. Он порхал, как Призрак оперы, по лабиринту, стреляя с двух рук из огромных автоматических пистолетов 45-го калибра (не в одно и то же время, конечно, иначе он потерял бы хватку). Немец за немцем вскрикивали или убегали, а этот маньяк в промежутках между грохотом выстрелов заходился смехом, леденящим кровь. Но хотя сам он стоил эскадрильи, его люди умирали один за другим. И так случилось неизбежное.

Возможно, это была срикошетившая пуля или он поскользнулся. Не знаю. Внезапно он упал с балки, скользнул сквозь паутину проводов, чудом не задев их. Теперь в каждой руке у него было по ревущему, плюющемуся пламенем пистолету 45-го калибра. Он убил двух матросов и громко смеялся, даже когда прорвался сквозь хлопчатобумажную ткань и исчез в темном дожде, полетев к земле.

Поскольку на нем был парашют, он мог выжить. Но больше я о нем ничего не слышал.

Вскоре немцы осторожно приблизились, услышав, как мы с Холмсом прокричали, что сдаемся. У нас кончились патроны, и мы были слишком слабы, чтобы даже поднять саблю. Мы стояли на подиуме с поднятыми руками — два усталых побитых старика. И все же это был наш звездный час. Ничто не могло лишить нас удовольствия увидеть лицо фон Борка, когда он нас узнал. Если бы его потрясение было чуть сильнее, он бы упал замертво от сердечного приступа.

ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ мы уже спускались по трапу из корпуса в рубку управления под носовой частью дирижабля. Позади нас бушевал, сдерживаемый старшиной и старшим помощником, оберлейтенант Генрих Тринг фон Борк. Увидев нас, он тут же приказал выбросить нас за борт, но Тринг, порядочный малый, отказался подчиниться. Нас представили командующему, капитан-лейтенанту Виктору Райху [13] Архивы германского императорского флота были безрезультатно прочесаны в поисках идентификации L9 и членов экипажа, упомянутых Ватсоном. Может ли быть так, что дирижабль и команда были секретными агентами, что L9 был «призрачным» кораблем, что выполнял определенные миссии, которые немец скрывал от всех, кроме высшего? Или записи все еще находятся под грифом «Совершенно секретно»? Или бумаги были уничтожены по той или иной причине? ( Редактор. ) . Он оказался порядочным парнем, открыто восхищаясь нашим подвигом высадки и посадки на его корабль, несмотря на то что он и его команда ужасно пострадали. Он отверг предложение фон Борка расстрелять нас как шпионов, поскольку мы были в гражданской одежде и прилетели на русском военном корабле. Он, конечно, знал о нас и не хотел иметь ничего общего с казнью великого Холмса и его коллеги. Выслушав нашу историю, он позаботился о том, чтобы устроить нас с максимальным комфортом. Однако он не разрешал Холмсу курить, выбросил табак за борт, и это заставляло Холмса страдать. Он так много пережил, что отчаянно нуждался в глотке никотина.

— К счастью, буря стихает, — сказал Райх на прекрасном английском. — Иначе наш дирижабль скоро развалится. Три мотора не работают. Сцепление с левым мотором перегрелось, вода в радиаторе мотора в среднем моторе правого борта выкипела, и что-то ударило по двигателю контрольной машины и разбило его вдребезги. Мы так далеко на юге, что, даже если бы они могли работать со стопроцентной эффективностью, у нас кончился бы бензин где-нибудь над Египтом на обратном пути. Кроме того, сильно повреждены органы управления лифтами. Все, что мы можем сейчас сделать, — это плыть по ветру и надеяться на лучшее.

Последующие дни и ночи были полны тревожных размышлений. Семеро членов экипажа были убиты во время боя, и только шестеро остались на корабле. Одного этого было достаточно, чтобы сделать невозможным возвращение в Турцию или Палестину. Райх сообщил нам, что он получил радиограмму, приказывающую ему связаться с немецкими войсками в Восточной Африке под командованием фон Леттов-Форбека. Там он должен был сжечь цеппелин и присоединиться к войскам. Это, конечно, было не все послание. Что-то должно было быть сказано о возвращении фон Борка в Германию, поскольку у него уже была формула для мутации и культивирования «кислых бацилл капусты».

Когда мы остались одни в средней гондоле порта, где нас держали в течение части плавания, Холмс тяжело вздохнул.

— Мы должны заполучить эту формулу, Ватсон, — начал он. — Я вам не говорил, но еще до того, как вы пришли в кабинет Майкрофта, мне сообщили, что эти микробы обоюдоострое оружие. Они могут мутировать, чтобы питаться другими продуктами. Представь себе, что случится с нашими запасами продовольствия, не говоря уже об ударе по нашему моральному духу, если эти микробы «переориентируют» на вареное мясо? Или пшеницу? Или картофель?

— Боже мой! Могло быть и хуже, Холмс, гораздо хуже. А что, если немцы сбросят над Англией бомбы, микробы в которых выпьют весь эль? Или подумайте о том, как упадет дух наших доблестных шотландцев, если их запасы виски исчезнут у них на глазах?

Фон Борк был впечатлен, но… от него, столь же необученного, как и мы, толку было немного. Кроме того, его поврежденный левый глаз мешал ему так же, как и нам наш возраст. Немец был сильно разозлен и не мог скоординировать действия со своим партнером. Мое профессиональное мнение состояло в том, что он был совершенно невменяем. Другой глаз был вполне здоров. Он сверкал каждый раз, когда его взгляд падал на нас. Пламя отражало неистовую ненависть в его сердце, жажду убить нас.