Филип Фармер - Ночные кошмары

— Умрите, свиньи вы этакие! — зарычал он и поднял пистолет. — Но прежде чем вы сдохнете, знайте, что формула у меня с собой и что я доставлю ее на родину. Она погубит вас, английских, французских и итальянских свиней. Бациллы сожрут йоркширский пудинг, улиток и спагетти. Все, что есть у вас съедобного! Вся прелесть в том, что очень легко заставить эти микробы питаться тем, чем нам захочется.

Мы выпрямились, готовые умереть, как подобает британцам.

— Прыгайте в сторону, Ватсон, — пробормотал Холмс уголком рта, — а потом мы его скрутим! Берете на себя его слепую сторону! Может быть, кто-то из нас доберется до него!

Это был благородный план, хотя я не знал, что смогу сделать, даже если доберусь до фон Борка. В конце концов, он был молод и имел великолепное телосложение.

В этот момент в кустах раздался треск, громкий голос Райха, который приказал фон Борку не стрелять. Командир экспедиции, со слезами на глазах, спотыкаясь, вышел на небольшую поляну. За ним шли другие.

— Я просто держал их на мушке, пока вы не прибыли, — фыркнул фон Борк.

Райх, должен добавить, оплакивал свой воздушный корабль, судьба которого нанесла ему страшный удар. Он любил свое судно, и видеть, как оно умирает, было для него равносильно смерти жены. Возможно, это имело еще большее значение, так как, как я позже узнал, перед началом этой экспедиции он был на грани развода.

Хотя Райх и спас нас, он понимал, что мы готовы сбежать при первой же возможности. Он внимательно следил за нами, хотя и не так внимательно, как фон Борк. Тем не менее он позволил нам скрыться за кустами, чтобы позаботиться о наших физических нуждах, когда немцы разбили лагерь…

Только через три дня после гибели дирижабля мы отправились в путь. И почти сразу нам удалось ускользнуть от своих пленителей.

— Ну что ж, Ватсон, — сказал Холмс, когда несколько часов спустя мы, тяжело дыша, присели под дерево передохнуть. — мы от них ускользнули. Но у нас нет ни воды, ни еды, кроме горсти заплесневелых сухарей в карманах. В этот момент я бы обменял их на горсть табака.

В конце концов мы заснули, и спали как два старых и измученных человека, какими мы, собственно, и были. Я просыпался несколько раз, наверное, из-за насекомых, ползающих по моему лицу, но всякий раз снова быстро засыпал. Около восьми утра нас разбудили свет и шум джунглей. Я был первым, кто увидел кобру, скользящую к нам сквозь высокие заросли. Быстро, хотя и с трудом, я поднялся на ноги. Холмс тоже увидел кобру… Змея, отреагировав на наше движение, подняла свою верхнюю часть, ее капюшон раздулся, и она закачалась, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону.

— Спокойно, Ватсон! — объявил Холмс, хотя этот совет ему лучше было бы дать самому себе. Он был гораздо ближе к кобре, на расстоянии ее рывка, и его трясло сильнее, чем меня. Конечно, его нельзя было винить за это. Он оказался в более неприятном положении.

— Так и знал, что надо было взять с собой фляжку с бренди, — проворчал я. — У нас нет абсолютно ничего, чтобы спастись от укуса змеи.

— Сейчас не самое подходящее время для упреков, мой друг! — ответил Холмс. — Кроме того, что вы за врач, Ватсон? Это чистая суеверная чепуха, что алкоголь помогает предотвратить действие яда.

— В самом деле, Холмс, — согласился я.

В последнее время мой друг стал таким раздражительным, таким обидчивым. Отчасти его можно было извинить, так как он стал очень нервничать, лишившись всех запасов табака. И все же я думал… но мне так никогда и не удалось довести до конца эту мысль. Кобра метнулась к нам, и мы с Холмсом подскочили, закричав одновременно.

Что-то просвистело в воздухе. Кобра была отброшена в сторону, и корчилась, умирая, на земле. Стрела вонзилась ей прямо в затылок.

— Спокойно, Ватсон! — воскликнул Холмс. — Мы спасены, но дикарь, который стрелял в змею, возможно, пощадил нас только для того, чтобы раздобыть свежего мяса для своего котла!

Внезапно мы снова подпрыгнули в воздух, испуганно закричав.

Словно из воздуха перед нами возник человек.

Мое сердце билось слишком сильно, а дыхание было слишком быстрым, чтобы я мог что-то сказать.

Холмс пришел в себя первым.

— Лорд Грейсток, я полагаю?

НЕЗНАКОМЕЦ ПОКАЗАЛСЯ НАМ гигантом, хотя на самом деле был всего на три дюйма выше Холмса. Его кости были большими, необычайно большими, и, хотя он был мускулистым, мускулы его не напоминали рельефную мускулатуру профессионального силача. Борец или штангист напоминает гориллу, а незнакомец напоминал леопарда. Лицо его поражало красотой. Волосы у него были подрезаны у основания шеи, очевидно, с помощью огромного охотничьего ножа, покоившегося в ножнах на поясе из антилопьей кожи чуть выше набедренной повязки из леопардовой шкуры. Волосы у него были черные, как у араба, а бронзовая кожа испещрена шрамами. Его глаза были большими и темно-серыми, и в них было что-то одновременно дикое и далекое. Что еще сказать о его внешности? Нос — прямой, верхняя губa — короткая, а подбородок — квадратный и раздвоенный.

В одной руке он держал короткий толстый лук, а за спиной у него висел колчан с дюжиной стрел.

«Так это и есть прославленный лорд Грейсток», — подумал я. Да, его черты достаточно похожи на черты десятилетнего лорда Салтайра, которого мы спасли в монастырской школе. Но от этого человека исходила пугающая свирепость, он был переполнен яростью, более дикой, чем та, которой обладают самые примитивные народы. Это никак не мог быть отпрыск древнего британского рода. Ни в коем случае не тот английский джентльмен, каким был Солтир даже в десятилетнем возрасте. Этот человек вырос в школе, где дедовщина монастыря, регби и экзамены в Оксфорд казались детской забавой… «Конечно, — подумал я, — он может оказаться сумасшедшим. Как иначе объяснить странные слухи, ходившие о нем в клубах и салонах нашей знати и дворянства?.. Однако, — продолжал я рассуждать, он может оказаться типичным продуктом английской цивилизации. Случилось так, что сын нашего острова, каким-то мистическим образом затронутый Востоком и Африкой, стал более туземцем, чем любой абориген. Таким был сэр Ричард Фрэнсис Бертон, больше араб, чем араб, и лорд Джон Рокстон, который, как поговаривали, был более диким, чем индейцы Амазонки, с которыми общался».

В течение следующих нескольких минут я решил, что первое предположение о том, что он сошел с ума, было правильным.

— Кроме всего прочего, я известен как лорд Грейсток, — сказал наш спаситель глубоким сочным баритоном. Так и не предложив пожать нам руки и представиться, как подобает истинным джентльменам, он поставил на змею голую ногу, покрытую мозолями толщиной в дюйм, и вытащил стрелу. Он вытер ее о траву, положил в колчан и отрезал голову рептилии. Пока мы смотрели на него с восхищением и отвращением, он освежевал кобру,