Филип Фармер - Ночные кошмары

Увидев нас, жители деревни бросились врассыпную. Где-то забил барабан, и под его бой нас провели по узкой улочке к хижине возле самой большой хижины. Нас втолкнули внутрь, к воротам были привязаны бамбуковые прутья, и мы сидели, прислонившись к задней стене, пока жители деревни по очереди смотрели на нас. В целом они были довольно привлекательными людьми. Средний показатель красоты был намного выше, чем, например, в Ист-Энде Лондона. Женщины носили только длинные матерчатые юбки, хотя на шеях у них висели ожерелья из ракушек, а длинные волосы были украшены цветами. Дети бегали нагишом.

Вскоре нам принесли еду. Она состоял из восхитительной печеной рыбы, жареной карликовой антилопы, пресного хлеба и варева, которое при других обстоятельствах было бы слишком сладким на мой вкус. Мне не стыдно признаться, что мы с Холмсом наелись до отвала, поглощая все, что перед нами стояло.

После этого я заснул и проснулся только с наступлением сумерек. Факел вспыхнул на стойке прямо у входа, где стояли два стражника. Холмс сидел рядом с ними, читая свой практический справочник по пчеловодству, записывая замечания по поводу сегрегации королевы.

— Холмс… — начал я, но он поднял руку, призывая к молчанию. Его чуткий слух уловил странный звук за несколько секунд до моего. Все это переросло в гул, когда жители деревни высыпали на улицу, а барабан снова забил. Через мгновение мы увидели причину этого шума. К нам направлялись шесть воинов, среди которых были Райх и фон Борк. И пока мы с любопытством наблюдали, двух немцев затолкнули в нашу хижину.

Хотя оба были намного моложе Холмса и меня, они находились в много худшем состоянии, вероятно, потому, что не придерживались старого доброго британского обычая ходить пешком, когда это было возможно. Фон Борк отказался говорить с нами, но Райх, всегда джентльмен, рассказал нам, что случилось с их группой.

— Мы тоже слышали шум и этот ужасный крик, — сказал он. — Мы осторожно пробирались к его источнику, пока не увидели кровавую бойню на поляне. Там лежали пятеро мертвецов, шестеро бежали в одну сторону, четверо — в другую. На груди самого большого трупа стоял белый человек, одетый только в леопардовую шкуру. Это он издал тот ужасный крик, который, я готов поклясться, не смог бы издать ни один человек.

— Der englische Affenmensch, — пробормотал фон Борк, и это был его единственный вклад в разговор в тот вечер.

— Трое воинов были пронзены стрелами, а двум другим, очевидно, сломали шеи, — продолжал Райх. — Фон Борк шепнул мне, кто такой этот дикарь, и я приказал своим людям стрелять в него. Но прежде чем мы успели что-то сделать, дикарь-убийца вскочил на ветку, подпрыгнул и исчез. Некоторое время мы безуспешно искали его. Затем мы двинулись на восток, но в сумерках один из моих людей упал со стрелой в шее. Угол наклона стрелы показывал, что стрела прилетела сверху. Мы посмотрели вверх, но ничего не увидели. Затем голос, на превосходном немецком языке, но с бранденбургским акцентом, приказал нам повернуть назад. Мы должны были отправиться на юго-запад. Если мы этого не сделаем, один из нас будет умирать каждый день в сумерках, пока никого не останется. Я спросил его, почему мы должны это делать, но ответа не последовало. Очевидно, мы были полностью в его власти.

— Он утверждает, что немецкие офицеры убили его жену, — заметил Холмс.

— Это ложь! — возмутился Райх. — Опять британская пропаганда! Мы не гунны, какими нас изображает ваша пропаганда!

— В каждой бочке есть гнилые яблоки, — холодно ответил Холмс.

У Райха был такой вид, словно его что-то внезапно встревожило. Я подумал было, что он ранен, просто скрывал это, но он сказал:

— Итак, вы познакомились с Грейстоком! Это он вам сказал! Но почему он покинул вас, бросил на растерзание этим дикарям?

— Не знаю, — пожал плечами Холмс. — Пожалуйста, продолжайте свой рассказ.

— Моя первая забота была о безопасности и благополучии моих людей. Игнорировать Грейстока значило бы быть храбрым, но глупым. Поэтому я приказал идти на юго-запад. Через два дня стало ясно, что Грейсток намеревался уморить нас голодом. Вся наша еда была украдена в ту ночь, но мы не осмелились покинуть линию марша, чтобы поохотиться, хотя я сомневаюсь, что мы были бы в состоянии стрелять что-нибудь. Вечером второго дня я позвал его, умоляя позволить нам хотя бы поохотиться. Должно быть, он милосердный человек. В то утро мы проснулись и обнаружили в центре лагеря только что убитую дикую свинью с оранжевой щетиной. Откуда-то из ветвей над головой донесся его насмешливый голос:

«Свиньи должны есть свиней!»

Так мы пробирались на юго-запад до сегодняшнего дня. На нас напали эти дикари. Грейсток не приказывал нам сложить оружие, поэтому мы хорошо себя показали. Но выжили только фон Борк и я. Мы были сбиты с ног ударами их топоров. После нас притащили сюда, одному Господу известно, с какой целью.

— Подозреваю, что лорд джунглей — таков один из неофициальных титулов Грейстока — знает об этом, — мрачно сказал Холмс.

ЕСЛИ ГРЕЙСТОК И знал, что будет дальше, он не сказал нам, чего ожидать. Прошло несколько дней, пока мы спали, ели и разговаривали с Райхом. Фон Борк продолжал игнорировать нас, хотя Холмс несколько раз обращался к нему. Холмс спросил его о здоровье, что показалось мне странным для человека, который не убил нас только потому, что ему не представилась такая возможность.

Холмс, казалось, особенно заинтересовался его левым глазом. Однажды приблизившись к нему на несколько дюймов, мой друг уставился на него. Фон Борк пришел в ярость от такого пристального внимания.

— Отойди от меня, британская свинья! — заорал он. — Или я выколю тебе оба глаза!

— Позвольте доктору Ватсону осмотреть его, — попросил Холмс. — Возможно, он сумеет его спасти.

— Не хочу, чтобы некомпетентный английский врач копался в моем теле, — заметил фон Борк.

Я пришел в такое негодование, что прочитал ему лекцию об очень высоких стандартах британской медицины, но он отвернулся от меня. Холмс усмехнулся и подмигнул мне.

В конце недели нам разрешили выходить из хижины днем, без сопровождения охраны. Мы с Холмсом не были скованы никакими узами, хотя немцы были в кандалах, так что не могли идти очень быстро. Очевидно, наши похитители решили, что мы с Холмсом слишком стары, чтобы пуститься в бега.

Мы же воспользовались нашей относительной свободой, чтобы прогуляться по деревне, осматривая все вокруг, а также пытаясь выучить язык.

— Не знаю, к какой языковой группе принадлежат наши тюремщики, — вздохнул Холмс. — Их язык не имеет никакого отношения ни к корнуэльскому, ни к халдейскому языку, в этом я уверен.

Холмса также интересовал белый фарфор этих людей, который представлял собой их высший вид искусства. Черные фигуры и узоры, которые они рисовали на нем, напомнили мне ранние греческие вазы. Вазы и блюда были сделаны из отложений каолина, которых полным-полно в Северной Африке. Я упоминаю об этом только потому, что белая глина должна была сыграть важную роль в нашем спасении в ближайшем будущем.