Филип Фармер - Ночные кошмары

Холмс забрал глаз и спрятал его в карман.

— Ну что ж, Ватсон, давайте разбудим его, вырвем из тисков тех грез, которые ему снятся, и отдадим в надежные руки. На этот раз он заплатит штраф за шпионаж…

ЧЕРЕЗ ДВА МЕСЯЦА мы вернулись в Англию.

Мы путешествовали по воде, несмотря на опасность подводных лодок, так как Холмс поклялся никогда больше не садиться в самолет любого типа. В течение всего путешествия он пребывал в дурном расположении духа. Он был уверен, что Грейсток, даже если к нему вернется память, не пришлет обещанных чеков.

Он передал стеклянный глаз Майкрофту, а тот передал его своему начальству. Это был последний раз, когда мы слышали о Стеклянном глазе, и поскольку формула никогда не использовалась, я предполагаю, что военное министерство решило, что это будет слишком ужасное оружие. Я был рад этому, так как мне казалось, что англичане просто не ведут бактериологическую войну. Однако я часто задавался вопросом: что случилось бы, если бы миссия фон Борка увенчалась успехом. Стал бы кайзер использовать формулу как оружие против своих английских кузенов?

Впереди было еще три года войны. Я нашел жилье для себя и своей молодой жены, и, несмотря на ужасные условия, воздушные налеты, нехватку продовольствия и материалов, тревожные донесения с фронта, нам удалось стать счастливыми. В 1917 году Найлепта сделала то, чего никогда не делала ни одна из моих предыдущих жен. Она подарила мне сына. Я был вне себя от радости, хотя в моем возрасте мне приходилось терпеть много насмешек от коллег по поводу отцовства. Я не сообщил Холмсу о ребенке. Я боялся его саркастических замечаний.

Однако 11 ноября 1919 года, через год после известия, превратившего весь союзнический мир в карнавал счастья, пусть и кратковременного, я получил телеграмму.

Везу бутылку скотча и сигары, чтобы отпраздновать радостную весть.

Холмс.

Я, естественно, предположил, что он имел в виду годовщину перемирия. Мое удивление было поистине велико, когда он появился не только с бутылкой скотча и коробкой гаванов, но и с пачкой новой одежды и игрушек для ребенка и коробкой шоколадных конфет для Найлепты. Последнее было редкостью в то время и, должно быть, стоило Холмсу кругленькую сумму.

— Ах, бросьте, друг мой, — сказал он, когда я попыталась выразить свою благодарность. — Я уже давно знаю, что вы стали отцом. Я давно намеревался явиться и засвидетельствовать свое почтение престарелому, но все еще энергичному отцу и прекрасной госпожи Ватсон. Не стоит будить ребенка, чтобы показать его мне, Ватсон. Все младенцы выглядят одинаково, и я поверю вам на слово, что он красив.

— Вы, кажется, навеселе, — удивился я. — Не помню, чтобы когда-нибудь видел вас таким.

— Все не зря, Ватсон, не зря!

Он сунул руку в карман и вытащил чек.

Я посмотрел на него и чуть не пошатнулся. Он был выписан мне на сумму в тридцать тысяч фунтов.

— Я отказался от дела Грейстока, — сказал он. — Слышал, что он пропал, затерялся где-то в глубине Африки, возможно, мертв. Похоже, однако, что он все-таки нашел свою жену живой и теперь выслеживает ее в джунглях Бельгийского Конго. Он нашел ее, но попал в плен к какому-то довольно странному племени. В конце концов, его приемный сын, лейтенант Драммонд, который должен был доставить нас в Марсель, отправился за ним и спас своего родителя. Итак, мой дорогой друг, как только герцог вновь оказался в лоне цивилизации, он послал чеки! Оба, разумеется, на мой адес!

— Такая сумма мне точно пригодится, — заверил я своего друга. — Теперь я смогу уйти на пенсию, а не работать до восьмидесяти.

Я налил нам два бокала, и мы подняли тост за нашу удачу. Холмс откинулся на спинку стула, попыхивая превосходной гаванской сигарой и наблюдая, как миссис Ватсон хлопочет по хозяйству.

— Она не разрешает мне нанимать горничную, — вздохнул я. — Она настаивает на том, чтобы делать всю домашнюю работу, включая приготовление пищи, сама. Кроме меня и ребенка, она не любит, когда к ней прикасаются… Иногда мне кажется…

— Значит, она отгородилась от всего мира, кроме тебя и ребенка, — подытожил мой друг.

— Можно и так сказать, — ответил я. — Но она счастлива, и это самое главное.

Холмс достал маленький блокнот и начал делать в нем пометки. Он то и дело поднимал глаза на Найлепту, смотрел на нее с минуту и что-то записывал.

— Что вы делаете, Холмс? — поинтересовался я.

Его ответ показал мне, что он тоже мог шутить, когда был в приподнятом настроении.

— Я готовлю к выпуску новую книгу — «Некоторые замечания по поводу сегрегации королевы»…

МЕНЬШЕ, ЧЕМ ЧЕЛОВЕК, больше чем волк… Он бежал.

Больше чем человек, меньше чем волк, он с восторженным воем бежал по лесу.

Он помнил себя человеком не больше, чем волком, Только вот когда он снова станет человеком?

Всякий раз, как завывающий ветер ненадолго разрывал грозовые тучи, в небе появлялась полная июльская луна. Ему казалось, хотя в этом он был неуверен, что его вой творит магию, разрывавшую облака. Но он понятия не имел о магии. Ему не хватало слов и Самого Главного Слова…

Сверкнула молния, белая, как коровий жир. Гром, похожий на предсмертный крик быка, оглушил. Но будучи волком, он не думал об этих сравнениях. Верхушки деревьев плясали под хлесткими порывами ветра и казались ему живыми. Он чувствовал, что гром и молния порождения оргазмов самой земли, запертой с безумной луной, хотя эти ощущения не имели никакой связи с человеческими мыслями и образами. Будучи волком, он не находил слов, чтобы выразить свои чувства. Слова людей никогда не могли передать волчьих чувств.

Он бежал и бежал.

Там, где человек увидел бы деревья, кусты и валуны, он видел существ, которые не имели имен и не были связаны ни словом, ни мыслью. В его сознании они не имели вида или рода, но были индивидуальностями.

Растительность и валуны, мимо которых он пробегал, двигались, слегка меняя форму с каждым его прыжком. Казалось, у них своя жизнь и они тоже двигаются, но как-то по-особому. Возможно, так оно и было. Волк мог знать то, чего не мог знать человек. Человек знал то, чего не мог знать волк. Хотя они жили в одном и том же физическом теле, они жили в разных ментально-эмоциональных континуумах.

«А» — вовсе не «а». Не «а» оно, не «а».

Поэтому они никогда не встретятся. Не в мире разума. Но оборотни… Кто они?

«А» плюс «а» не превращает «а» в «б»?

Он бежал и бежал.

Дождь шел ниоткуда. Волк не знал, что он идет сверху…

Его природа изменилась, когда он ударился о землю и вода брызнула на его мех, попала в глаза, залила нос. Капли дождя стали чем-то другим, просто влагой. У волка не было названия для сырости. Влага была живым существом. Она притупляла его зрение и обоняние. Но ветер донес до него запах испуганного молнией скота прежде, чем дождь поглотил тысячи миллиардов молекул запаха, проносящихся мимо.