Даша Пац - Оттепель не наступит [litres]

Детектив поджал губы.

– Вам вернут ваши вещи.

«Значит, мы опять на «вы» перешли», – подумала я. Интересно, почему. Потому что я оказалась не такой ужасной, как он меня представлял? Или потому, что мои дела хуже некуда? Вдруг я вспомнила ещё одну важную вещь:

– Тот мужчина, чей снегоход я разбила… Он должен был что-то видеть. Допросите его.

Филипп кивнул и, не попрощавшись, вышел.

Следом за ним почти сразу вошла медсестра.

– Мне разрешили забрать смартфон. Могу я его получить?

– Можете, – сквозь зубы процедила она. – Но позже. Вы ещё слишком слабы. Сейчас пора спать.

Медсестра подошла к тумбе, приложила к ящичку свою карту, и тот с противным писком открылся. Она выудила очередной препарат и стала набирать в шприц.

– Нет! Не надо меня усыплять! – запротестовала я.

– Это не обсуждается. Вам нужно восстанавливаться, – отчеканила девушка.

– Мне нельзя, – почти умоляюще сказала я. – Пожалуйста.

Она снова смерила меня осуждающим взглядом и парировала:

– Это почти так же приятно, как карамель. Не сопротивляйтесь.

Я сглотнула. Всё тело болело нестерпимо. Действительно, кусочек карамели не помешал бы. Но я дала себе слово. Поэтому решила не сопротивляться. Медсестра ввела препарат в капельницу и молча вышла. Спустя пять минут меня унесла темнота.

Последние три дня были неудачными. Мы пробивали по всем возможным базам родственников убитого. Ходили в «Гуарану» и искали Эрика Трульса. Пока из Главной больницы не сообщили, что к ним поступила Юнона Сафи в тяжёлом состоянии.

Сначала мы радовались, но позже дни ожидания превратились в каторгу. Потому что Юнона – это всего лишь наркоманка, продающая оружие. И Аноре постоянно нам об этом напоминал. Однако, девушка была единственной зацепкой в деле, поэтому, как только главный врач разрешил посещения, я сразу рванул в больницу. Макс остался в Департаменте.

Учитывая подоплёку, которую я знал о Юноне Сафи, конструктивного разговора ждать не приходилось. Мне всего лишь хотелось, чтобы она дала ответы на два простых вопроса: как связана с убитым и продала ли она ему пистолет.

Но то, что она рассказала, было джекпотом. После нескольких дней неудач и отсутствия ниточек, информация, которую рассказала наркоманка, подарила мне надежду. Нужно было срочно позвонить Максу.

– Что нового, друг? – жизнерадостно спросил напарник.

– Вечно, когда ты не приезжаешь, случается какое-нибудь дерьмо.

– Что произошло? Ты не расколол Юнону?

– Все гораздо интереснее. Девчонка заявила о похищении сестры.

– Что за бред?

– Вот именно. Она говорит, что украли её прямо на улице.

– Как это возможно?

Я всё рассказал напарнику. После он молчал полминуты, а затем изрёк:

– Надо идти к Аноре. Это уже не в наших полномочиях.

– Поговорим при встрече, – отрезал я.

И машинально ускорив шаг, направился на улицу. Быстро вызвал такси и поехал в полицейский департамент. Мысли обгоняли друг друга. Я и думать забыл об убийстве, всё, что крутилось в голове, – похищения детей. У меня в руках был непосредственный свидетель. Я продвинулся дальше, чем кто бы то ни было.

Но несколько вещей не сходились. Почему дроны не открыли огонь? Если Юноне можно верить, в момент похищения улицы были пусты. Это значило лишь одно: полиция как-то с этим связана.

Несмотря на жуткие обстоятельства, я ощущал крылья за спиной. Теперь Аноре придётся со мной считаться. У него нет другого выбора. Во время поездки я зашёл в новостную ленту проверить, нет ли чего-нибудь по теме. Но ни одного слова написано не было.

К тому же, трое суток прошло. Валер Сафи до сих пор не заявил о пропаже дочери. Не похоже на заботливого папашу.

На площади перед Департаментом было тише обычного. Я быстро проскочил сквозь толпу и зашёл в здание. Стремительно поднялся в кабинет, где меня уже ждал Макс. Напарник выглядел совсем невесёлым. Прежде чем я начал говорить, он холодно сказал:

– Филипп, я знаю, что ты сейчас скажешь.

Я притормозил, поправил очки и слегка прищурился.

– И что же тебя тревожит?

– Ты заигрался. Ещё немного, и мы пойдём на дно оба.

– Я тебе даже не рассказал о своих планах.

– Мне это и не нужно, – пожал плечами Макс. – Ты собираешься ковыряться в исчезновении Агаты Сафи. Но нам поручали не это.

Я поджал губы, сел за своё рабочее место, чуть ослабил галстук и снял очки. Затем, потирая переносицу, спросил:

– Хочешь сказать, тебя не тревожит происходящее?

– Ещё как тревожит! – горячо ответил Макс, подавшись вперёд. – Но у меня семья, которую нужно кормить. Я просто хочу делать свою работу, не нарываясь на неприятности.

– Это возможности! Подумай сам: какого чёрта со дня пропажи Агаты Сафи молчит её отец? Не значит ли это, что он замешан? А как насчёт дронов? Где они были, когда в самом сердце Джаро похищали ребёнка?

Напарник шикнул на меня и нахмурился.

– Попридержи коней, Фил. С чего ты взял, что заявления от Валера не было? Если ты лично не видел бумагу, это ещё ничего не значит. А СМИ молчат только по одной причине: они не пронюхали. И к лучшему! Ты сам знаешь, что творится у Департамента.

Внутри разгорался недобрый огонь, который обычно в таких случаях сжигал всё на своём пути. Мне захотелось от души зарядить Максу в морду. Или, хотя бы, взять за ворот его идеально выглаженной белой рубашки и хорошенько потрясти.

– Если ты собираешься копать дальше, на меня не рассчитывай.

Я крутанулся на кресле и тупо уставился в окно на соседнее серое здание.

– То есть, ты хочешь себе другого напарника?

Макс тяжело вздохнул.

– Мы классно сработались, Филипп. Ты отличный друг. Я точно знаю, что могу на тебя положиться. Мы не раз прикрывали друг друга, – судя по звуку, Макс встал и направился к двери. – Но тебя заносит на поворотах. И когда это происходит, страдаем мы оба.

Я повернулся и посмотрел вслед Максу. У самой двери он обернулся и, потупив взгляд, сказал:

– Аноре попросил передать, чтобы ты к нему зашёл.

Я с горечью усмехнулся.

– Ну, теперь всё понятно. Это он тебе что-то наплёл?

Напарник поднял ладонь, делая останавливающий жест и холодно ответил:

– Я не собираюсь с тобой ругаться, Фил. Остынь, подумай. И сходи к Вуду. Многое встанет на свои места.

Когда дверь закрылась, в голове возникли все возможные ругательства. От чувства окрылённости не осталось и следа. Я ударил ладонью по столу, отчего рука сразу же разболелась. Но это совсем не приглушило чувства злости, а, напротив, распалило его. Я ненавидел весь мир в тот момент. Макса за мягкий характер. Аноре – за жёсткий. А себя – за наивность. Потому что самое глупое, что я мог сделать, – это понадеяться, что Вуд даст мне расследовать это дело.