Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

— Ви, месье, — ответили из-за ворот.

— Я… это… он дома?

— Дома. Что дальше? — И неизвестный быстро добавил. — Он мало кого принимает, месье, а чужих и вовсе не хочет видеть.

— Я должен его видеть. И немедленно. Вы понимаете? Я дал ему телеграмму, что еду.

— А, значит, месье ее послал?

Замок повернулся, задвижки отъехали. Деннисон, дрожа от переполнявших его чувств, ступил внутрь. И воротца опять закрылись. А лицом к лицу с доктором стоял весьма примечательный Янус: полный коротышка с усами щеткой, складчатыми щеками и рыжеватыми волосами, явным признаком ломбардского происхождения. Щелкнув каблуками, точно солдат, этот загадочный малый отдал честь, жестко, что ни на есть, по-военному. Деннисон счел, что перед ним, безусловно, отставной военнослужащий.

— Итак? — спросил американец.

— Следуйте за мной, месье.

Он повернулся и без дальнейших слов, зашагал вперед. Деннисон, обеспокоенно озираясь, начисто забыв об усталости, двинулся следом к цели своего долгого утомительного странствия.

ДОРОЖКА, АККУРАТНО ПОСЫПАННАЯ песком, вела, петляя, в направлении моря. Как бы ни был возбужден доктор, а все же оценил необычайную привлекательность усадьбы. Кипарисы, пальмы, плодовые деревья, а порой и нечто поистине невиданное, росло здесь в изобилии, с огненными цветами, желтыми или пурпурными, спору нет, великолепными. По обе стороны раскинулись ухоженные газоны. Посреди сада бил фонтан, а далеко позади сияла чистая бирюза глубоко вдающегося в сушу залива.

Без единого слова ломбардец вел Деннисона к длинному, низкому, крытому алой черепицей жилищу, которое теперь стало видно за группами кедров и старых олив. Вдруг провожатый остановился, чтобы переговорить с мужчиной в летах, которого Деннисон принял за садовника. Небрежно заметив, что ему не терпится предстать перед господином Пагани, доктор разглядывал высокого несколько сутулого человека в длинной синей блузе, носимой повсеместно французскими крестьянами. На седой голове старца красовался берет, здесь служивший рабочей шапкой, из белого фетра, большой и вздутый, с кисточкой на макушке. Ноги, обтянутые серыми чулками, были обуты в сабо. Из-под блузы выглядывали просторные вельветовые штаны. Наряд завершал алый кушак.

Ломбардец говорил с ним, а он тем временем продолжал усердно окапывать розовый куст неудобной старомодной лопатой. Деннисон увидел, как старик кивает, и как движется в такт его речи длинная белая борода, а затем садовник вдруг обернулся и стал тщательно изучать глазами посетителя. Охваченный внезапным гневом, усугубившимся вследствие давней усталости и гнетущих страхов, тот шагнул вперед.

— Эй, эй! — воскликнул он. — У меня нет времени на пустяки. Где хозяин? Проводите меня к нему.

Ломбардец буквально ошалел. И сделал безуспешную попытку заговорить. Но садовник, воздев руку, спокойно спросил на почти безупречном английском.

— Хозяин? Вы использовали такое слово, сэр? Мы здесь его не понимаем. Внутри этой усадьбы, до тех пор, пока мы храним в чистоте веру, нет ни слуги, ни хозяина. Мы любим, и это велит нам служить.

Деннисон воззрился на него в нарастающем раздражении.

— Доктор здесь, — провозгласил патриарх. Деннисон обернулся и сощурился на жарком южном солнце, вглядываясь. Его дрожащие пальцы крепко обхватили ручку чемоданчика. Пылая гневом, обернулся опять. Да что, эти мужланы смеются над ним?

— Ну же, ну же, вы и впрямь хотите его видеть? — улыбнулся старик.

Фыркнув, американец полыхнул на него глазами.

— Если вам доведется встретиться с ним лицом к лицу, вы снизойдете до того, чтобы пожать его руку? — с лукавой снисходительностью полюбопытствовал садовник. Деннисон попытался найти слова для ответа, но не смог.

— Ну, так дай мне руку, сын мой, друг моего друга, — предложил патриарх и выпрямился в полный рост. Высокий, широкоплечий, поистине великолепный мужчина с отменной формы грудью и чреслами, жилистым горлом, поднимающимся из распахнутого ворота блузы. Он величественно простер вперед большую крепкую ладонь, явно привычную к работе на земле.

С мгновение Деннисон стоял, не в силах ни говорить, ни дышать. Самые противоречивые мысли одолевали его. Затем он вскричал:

— Вы… Вы имеете в виду…

Старик наклонил голову в знак утверждения.

— Да, — произнес он с улыбкой. — Я Пагани. Мои малочисленные друзья и люди в этой усадьбе едва ли думают обо мне как о докторе. Я всего лишь один из них. Просто Иль Веккьо. Старый.

— Но, — пролепетал Деннисон. — Но я ожидал…

— Конечно, — приободрил его Пагани. Он схватил руку американца и тепло, по-дружески, пожал. — Я понимаю. Вы, вероятно, ожидали застать здесь какого-нибудь невероятного мудреца, заточившего себя в пещеру, полную засушенных тел, черепов, летучих мышей и прочих атрибутов средневекового чародейства? Что же, — и он пожал могучими плечами. — Если так, то должен вас огорчить. Я всего лишь обычный человек среди людей и не примечателен ничем, кроме своего возраста. И тоже служу. Даже среди розовых кустов, которым я с любовью дарю чуть больше солнечного света, тепла и жизни, я нахожу простое спокойное удовлетворение. Но об этом поговорим позднее. Вы устали. Ступайте в дом и отдохните немного. А затем побеседуем. Не сейчас. Пусть даже вы прибыли от Уитэма, которому я обязан жизнью, пусть даже все, что я имею, ваше до последнего куска хлеба и глотка вина, я прошу вас отдохнуть, прежде чем вы изложите вашу просьбу.

Выпустив руку Деннисона, он законченным движением кисти дозволил ломбардцу идти.

— Ну же, ну же, — вновь обратился он к Деннисону. — Окажите мне честь и вступите под мой кров. — Он взял у гостя чемоданчик и пошел впереди него к дому. У дверей с улыбкой отступил в сторону, предлагая Деннисону пройти первым. Каждое его движение, спокойное и несколько медлительное, было воплощенная учтивость, безупречная отточенная вежливость культурного европейца.

В прихожей Деннисон воззрился на старика с нарастающим волнением. Теперь, когда изумление, вызванное знакомством, несколько улеглось, а цель путешествия стала с новой властностью напоминать о себе, она заставила американца заговорить.

— Я… я не устал, — воскликнул он хриплым дрожащим голосом, начисто опровергавшим его слова. — Никогда в жизни себя лучше не чувствовал. Позвольте мне всего несколько минут поговорить с вами прямо сейчас. Я проделал этот долгий путь из Нью-Йорка, чтобы задать вам вопрос. И я не могу долго ждать. Может быть, вы…

— Друг мой, — перебил его Иль Веккьо, воздетой рукой призывая к молчанию, — нет, нет, вынужден отказать. Ради вашего блага и блага того, от чьего имени вы ко мне пришли, я должен отклонить просьбу. Отдых. Вам необходим отдых. После этого зададите столько вопросов, сколько угодно. Но пока, будь вы даже сам Уитэм, я не могу с вами беседовать. Идемте. — И теперь повел гостя по широкой каменной лестнице, которая, сделав поворот на площадке, завершилась на втором этаже. Здесь старик препроводил Деннисона в большую, залитую солнцем комнату, обставленную, как принято было лет сто назад, с помещенной в алькове кроватью с пологом. Окна открывали великолепный вид на сад, а также на море за ним. Но даже эта мирная обстановка не могла унять взвинченного американца, и он в нетерпении повернулся к старику, а тот с улыбкой произнес: