Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

— Прекрасно! — воскликнул исследователь, подобрав несколько мотков. — Как только я доставлю их в Метрополитен, думаю, первый шаг к цели будет сделан.

К ночи он собрал достаточно проволоки для своего первого опыта. На следующий день они с Беатрис обследовали развалины древней радиостанции на крыше со стороны Мэдисон-авеню. Они попали на крышу, выбравшись из окна на восточной стороне башни и воспользовавшись пятнадцатифутовой лестницей, изготовленной Стерном из необработанных сучьев.

— Смотрите, она почти не тронута, — заметил инженер, обведя рукой круг, — только падающие камни пробили дыры там и тут. Видите эти пробоины в помещениях ниже? Ладно, вперед. Я поработаю топором, и если крыша выдержит меня, то вас и подавно.

Чуть погодя они отыскали другую дорогу на маленькую станцию. К счастью, это крохотное зданьице построили из бетона и оно по-прежнему стояло почти неповрежденное. Они попали внутрь через искрошенную дверь. Ветра небесные за столетия унесли весь до единой пылинки прах оператора. Но аппарат стоял на прежнем месте, заржавевший, иззубренный и в беспорядке, а Стерн высмотрел наметанным глазом признаки надежды. Час тщательного ремонта убедил инженера, что здесь можно чего-то добиться. И тогда они взялись за дело. Сперва с помощью Беатрис Стерн натянул антенну из медной проволоки от платформы башни до крыши станции. Грубая работа, но их цели она вполне соответствовала. С этой антенной он соединил починенный аппарат. Проверил, все ли в порядке. Затем провел провод по стене здания, чтобы соединить его с одной из динамо-машин в подвале. Все это отняло два с половиной дня напряженного труда в перерывах меж добыванием пищи, стряпней и домашними делами. И вот наконец…

— Теперь нужна энергия! — воскликнул инженер. И, взяв лампу, спустился вновь осмотреть динамо и удостовериться, что не ошибся и одну или две из машин можно запустить. Три машины мало что обещали, ибо вода просочилась внутрь и они заржавели настолько, что не подлежали восстановлению. Четвертая, ближайшая к Двадцать третьей улице, в силу прихоти обстоятельств оказалась защищена брезентовым чехлом. Теперь чехол превратился в груду гнилых обрывков, но он, по крайней мере, так долго защищал машину, что она не получила серьезных повреждений. Стерн работал добрую часть недели, пользуясь инструментами, которые смог найти или сделать, ему потребовалось изготовить гаечный ключ для самых крупных гаек, разобрать машину, смазать, почистить, поправить и наладить часть за частью. Коммутатор был в скверной форме, щетки подверглись изрядной коррозии. Но он паял и латал, стучал молотком, пилил и нагревал. И наконец с большими усилиями вновь собрав машину, решил, что она заработает. «Пар» было следующее важное слово, когда он проводом соединил динамо со станцией на крыше. А это случилось на восьмой день работы. Осмотр бойлерной, куда он попал, разобрав массу упавших камней, вдохновил его на дальнейшее. Проникнув туда со слабо светящей лампой, он в нетерпении огляделся и понял, что до успеха не столь уж и далеко. В глубинах, сопоставимых с недрами Великих пирамид Гизы, хотя здесь стояли сырость и духота, время во многом потеряло свою разрушительную силу. Стерн выбрал котел, который выглядел крепким, и стал искать уголь. И нашел обильный запас, хорошо сохранившийся в бункерах. Он работал несколько часов, возя уголь в стальной тачке и сгружая перед топкой. Куда ведет дымоход и в каком он состоянии, Стерн не знал. И не мог бы угадать, куда и как вырвутся продукты сгорания, но решил довериться удаче. Его передернуло при виде заржавевших жаровых и паровых труб, связанных с трубами динамо-отсека, лишившихся асбестовой оболочки и текущих в нескольких местах сочленений. Он являл собой некое подобие сказочного гнома, когда вертелся и возился в этих мрачных местах при тусклом свете керосиновой лампы. Пауки, черви и большая серая крыса были единственным его обществом. И, конечно, с ним оставалась надежда.

— Не знаю, может, я и дурак, что затеял такую возню, — сказал он, с сомнением осматривая устройство. — Не исключено, что запущу здесь нечто такое, что не смогу остановить. Водяные часы протекают, водомеры заклинило, клапан безопасности ржав до основания. О, дьявол… — Но он продолжал работу. Что-то неудержимо вело его вперед. Ведь он был инженер. И американец. Следующей задачей было наполнить котел. Для этого требовалось носить воду в двух ведрах от источника. Это отняло три дня. И вот после одиннадцати дней тяжкого, изнурительного труда в мрачном подземелье, испытывая недостаток в инструментах, возясь с испорченными материалами, обнаженный и потный, угрюмый, изнуренный, едва живой, он подготовил все для опыта, несомненно самого чудного в истории рода людского.

Он воспламенил топку обломком сухого дерева, затем набил ее до отказа углем. Полтора часа спустя сердце его наполнило волнение, смешанное со страхом и чувством усталости, при виде пара, сперва белого, затем голубого и редкого, который стал, шипя, выходить из мест протечек в длинной трубе.

— Никакого способа определить давление или что-то еще, — заметил он. — Не угадаешь, попаду я в преисподнюю или нет. — И он отступил от слепящего полыхания топки. Обнаженной рукой вытер пот со лба. И повторил: — Не угадаешь. Но с помощью Всевышнего я отправлю это послание, и точка.

ЕДВА ДЫША ОТ усталости и волнения, Стерн вернулся в машинный отсек. Наступил решающий момент, он взялся за ржавое колесо тормоза, чтобы запустить динамо. Его заклинило, оно не поддавалось. Ожесточенно выругавшись, инженер схватил большой гаечный ключ, пропихнул через спицы и приналег. Застонав, колесо поддалось. Повернулось. Инженер опять приналег.

— Пошла! — заорал он. — Давай! Трогай!

С шипением, словно выражая неудовольствие, что ее разбудили после многовекового сна, машина понемногу пришла в движение. Несмотря на всю смазку Стерна, каждая деталь визжала в мученьях. Неровная дрожь охватила машину, когда та начала прибавлять обороты. Динамо загудело, неистово, протестующе заскрежетало и заскрипело. Привод из просмоленной конопли натянулся и задрожал, но выдержал. И, точно запряженный старым конягой драндулет, готовый развалиться, это древнее устройство, текущее, свистящее, трясущееся, голосящее на сто ладов, тем не менее заработало. Пусть оно казалось жалкой насмешкой над стародавним образом прекрасного рукотворного чуда, но оно работало. Свидетель свершившегося, инженер, вся жизнь которого прошла в благоговейном служении технике, испытал странное щемящее чувство. Он сел, вконец измученный, на пол. Лампа подрагивала в его руке. И все же, покрытый грязью, потом и ржавчиной, он испытал в этот миг торжество, какого ему не выпадало прежде. И тут же понял, что прохлаждаться рано. Много чего еще оставалось. Он опять встал и приступил к работе.