Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

К его огорчению, хотя он ожидал и худшего, обнаружилось, что взрыв котла минувшей ночью сделал путь непроходимым. Было не спуститься с третьего этажа. Нижние лестничные пролеты так сильно пострадали, что не позволяли попасть в аркаду. От лестницы осталось беспорядочное нагромождение обломков за зияющим провалом в полу на площадке третьего этажа.

— Это означает, — сказал себе Стерн, — что мне надлежит найти другой путь вниз. И немедленно.

Он ревностно принялся решать эту задачу. Обследование нескольких боковых коридоров не дало ничего. Но наконец удача вывела его к лестнице, оставшейся сравнительно неповрежденной. По ней он и пробрался вниз с ведром в одной руке и револьвером наготове в другой, приглядываясь, прислушиваясь, ни на миг не теряя бдительности. Он оказался наконец посреди того, что осталось от некогда знаменитого Мраморного дворика. Теперь столбы с резьбой и позолотой были повалены, а чудесная балюстрада пропала, разве в некоторых местах сохранились фрагменты. Одна из гигантских колонн лежала внизу на треснутых мраморных плитах, другая, со все еще сохранившимся металлическим канделябром, изрядно накренилась, хотя и стояла. Но у Стерна не было ни времени, ни желания изучать эти горестные перемены. Он ускорил шаг и, после некоторых усилий и небольшой задержки, вновь попал в аркаду. Здесь взрыв оставил заметные последствия. Зиял безобразный пролом в полуподвал, массы рухнувшего потолка заблокировали путь, все витрины разлетелись. Все вокруг почернело от копоти. Пепел и грязь довершали умножившийся хаос, насколько позволял рассмотреть недостаточный утренний свет. Но Стерна это не взволновало, более того, даже малость взбодрило. «В случае стычки, — подумал он, — нет лучшего места для засады на этих адских каннибалов, их можно будет косить, точно траву, пусть летят себе стаями к своему Тофету!» И с мрачной улыбкой он стал осторожно пробираться к Мэдисонскому лесу, начинавшемуся сразу же за сосной в воротах. По мере продвижения его бдительность усиливалась, пальцы все крепче охватывали рукоять револьвера. «Первое, они не должны меня заметить», — сказал он себе. Он молча проник в разрушенное и захламленное помещение справа от выхода. Он знал, что здесь имеются глубокие трещины в наружной стене. И надеялся отыскать место, через которое, невидимый, сможет подглядывать. Он поставил ведро и на четвереньках, едва дыша, изо всех сил стараясь не произвести шума, задев что-либо на полу, чтобы не загремел камень и даже не хрустнула осыпавшаяся штукатурка, пополз вперед.

Да, из трещины в стене пробивался свет. Стерн бесшумно вклинился меж тронутой коррозией стальной балкой и треснувшим блоком гранита, за края которого зацепились зеленые усики лозы. Он так и эдак выворачивал шею. И вдруг с резким вдохом оцепенел и стал весь внимание. «Господи, — прошептал он. — Да что такое?»

Хотя с верхних этажей в свете факелов он уже составил себе некоторое представление о воинстве, это не подготовило его должным образом к тому, что теперь предстало его взору. «Как? Как? Да быть не может, — думал он. — Не иначе как в бреду мерещится. А? Я не сплю? Какого черта!» Побледневший, с вытаращенными глазами и разинутым ртом, инженер долгую минуту не желал верить собственным глазам. Ибо теперь ему, единственному белому мужчине, живущему в двадцать восьмом веке, довелось стать свидетелем самого странного зрелища, на какое когда-либо взирало цивилизованное существо за всю историю мира. Ни видения Де Квинси, ни вызванные наркотиками грезы Эдгара По не могли бы соперничать с этой жутью. Франкенштейн, Орля Мопассана, все фантастические чудища литературы прошлого казались пошлыми детскими страшилками по сравнению с тем, что наблюдал Стерн, инженер, человек науки, привыкший полагаться на факты. «Что это? Кто они? — спрашивал он себя, содрогаясь от зрелища того, что творилось в лесу. — Это люди или животные? Ни то, ни другое? Боже, помоги мне, да что все это означает?»

ПОЧТИ НЕОДОЛИМОЕ ОТВРАЩЕНИЕ, всеохватывающая брезгливость, больше духовная, чем телесная, мигом охватили наблюдателя при виде тех немногих из ночного воинства, что попались ему на глаза. Он полагал, что они непривлекательны, карикатурны, нелепы, но оказался не готов к степени безобразия этих существ, явленного в прибывающем свете дня. И пока он глядел, до него дошло, что имеется еще одна чудовищная проблема, куда более значительная и неотложная, чем он предвидел. «Я, конечно, ожидал, что это небольшое племя, — думал он. — Небольшое и, вероятно, уродливое, потомки немногих уцелевших в катаклизме. Но это…» И опять, зачарованный мрачным зрелищем, приник к трещине в камне и стал смотреть.

Слабый туман медленно плыл среди лесных деревьев, заволакивая дальние планы. Но на том ограниченном участке, который был доступен взгляду инженера, все можно было неплохо различить. Некоторые из тварей (так он назвал их мысленно, не найдя лучшего выражения) присели на корточки, лежали или копошились буквально в двух шагах. Костер у ручья почти угас. Судя по всему, шабаш кончился, и его участники располагались на отдых, пресыщенные сырой и кровавой плотью побежденного врага. Стерн запросто мог бы прицелиться из револьвера сквозь трещину в стене и застрелить многих из них. На миг он испытал сильное искушение избавиться от одного, а то и двух десятков, но благоразумие возобладало.

— Бессмысленно, — сказал он себе. — Это ничего не даст. Но когда я получу возможность ими заняться…

И опять, стремясь к наблюдению холодным и расчетливым взглядом приверженца науки, он изучал картину, лежащую перед ним. Он осознал, что более всего прочего поражает его в них и кажется зловещим и неестественным: цвет их кожи. «Не черный и даже не смуглый, — заметил он. — Ночью так казалось, но дневной свет показывает иное. Даже не красные и не медные. Что это за цвет? О небо, как это назвать?» Едва ли он подобрал бы слово. Сквозь туман они показались ему уныло-серыми, почти синими. Он вспомнил, что когда-то видел детский пластилин, порядочно использованный и грязный, того же оттенка, для которого явно не было определения на хроматической шкале. Некоторые твари были тем-ней, некоторые малость светлей, вне сомнений молодые, но всех отличал этот особый оттенок. Их кожа производила впечатление нездоровой, вялой, с пятнами, отталкивающей, точно у мексиканских псов. Вдобавок она поросла беловатой щетиной. Там и сям на телах тех, что крупнее, виднелись выпуклые бородавки. Вроде тех, что на спинах у жаб, и щетина на этих наростах была особенно густой. Стерн увидел, как волосы на шее у одной из тварей шевелятся и поднимаются, точно у шакала, когда сосед пихнул его, и из горла задетого исторглось дробное кряканье, негодующее и звериное.