Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

— Вы имеете в виду из-за башни?

Он кивнул.

— Да, если у них вообще есть какие-то религиозные представления или хотя бы предрассудки, таковые должны с высокой вероятностью сосредоточиваться вокруг наиболее примечательных объектов в их краях. Вероятно, источник для них священен. И схватка минувшей ночи — это род регулярно проводимого состязания за право доминирования на последующий период.

— Но, — произнесла она в тревоге, — если они задержатся, что станет с нами? Нам не обойтись без воды!

— Справедливо. И поскольку мы соленую воду пить не можем и не знаем, есть ли где поблизости другой источник, нам останется либо замаскироваться под этих типов, либо пробиться сквозь них. Но мы добудем воду наверняка, не бойтесь. А прямо сейчас мне нужно немного собраться с духом и взяться за дело. Кажется, они устроили отдых после приятной вечеринки. Если они только уснут, дело будет много легче.

Беатрис поглядела на него очень серьезно.

— Вы не должны выходить один, что бы ни случилось! — воскликнула она. — Я вас не пущу. Но скажите мне, — задала она новый вопрос, — как много вы о них успели узнать, чем бы они ни были?

— Не много. Кажется, они принадлежат к кочевому племени полулюдей, это все, что я пока могу сказать. Возможно, все белые и желтые люди полностью погибли в катаклизме и осталось лишь немного черных. Как вы знаете, черные устойчивы к некоторым опасным инфекциям, смертельным для других рас.

— Да. И вы имеете в виду…

— Вполне вероятно, что эти создания — отдаленные деградировавшие потомки людей иного времени.

— И тогда весь мир должен был развалиться, как произошло в Либерии, Гаити и Сан-Доминго, когда там перестали править белые?

— Да, только вышло много хуже. А вы, как я вижу, знаете историю. Если моя гипотеза верна и спаслось лишь несколько тысяч черных, легко можете себе вообразить, что случилось. Некоторое время, может быть пятьдесят лет или сто, они могли жить в условиях упадка цивилизации. Вероятно, английский язык сохранялся какое-то время в более или менее испорченном виде. Они могли кое-как поддерживать школьную систему, железные дороги, судоходные линии, газеты и церкви, банки и все прочее из той чудесной сложной системы, к которой мы привыкли. Но чуть погодя…

— Да? Что?

— Пустая оболочка разрушилась, вот и все. Это было неизбежно, как показывает история. Не прошло и ста лет после Туссена-Лувертюра и Дессалина на Гаити, как была забыта французская цивилизация и вернулись хижины из травы и человеческие жертвоприношения. Остров стал второй маленькой Центральной Африкой, во всяком случае его отдаленные районы. А у нас прошла тысяча лет с тех пор, как погибли белые.

Она поразмыслила с мгновение и покачала головой.

— Какая грустная повесть, — пробормотала она. — Какая неправдоподобная, ужасная, захватывающая повесть вышла бы, если бы ее кто-то знал или написал. Представляю себе, как все пришло в запустение. Как разваливались покинутые железные дороги, разрушались города, перестали ходить корабли, забывались язык, искусства и письменность, сельское хозяйство все больше сводилось к нескольким видам зерновых и картофелю, а затем его и вовсе не осталось. Все менялось, умирало, останавливалось. Множащиеся, но деградирующие люди покинули руины городов, которые не могли восстановить, устремились в поля, леса и горы, катясь вниз, вниз, к примитивному состоянию, через варварство, через дикость, к чему?

— К тому, что мы видим, — ответил инженер с горечью. — К животным, сохранившим, в силу жуткой насмешки судьбы, использование огня и примитивных орудий. Все это согласуется с одной теорией.

— А другой нет? — нетерпеливо спросила она.

— Да, и я хотел бы, чтобы с нами была тень Дарвина, или Геккеля, или Клода, чтобы помочь нам ее развить!

— Как вы это себе представляете?

— Ну, вроде следующего. Может быть, вся черная раса тоже оказалась сметена вместе с проними. Может быть, мы с вами и впрямь единственные представители рода людского, оставшиеся на свете.

— Да, но тогда как?..

— Как появились они? Послушайте. А не могут ли они быть итогом некоего совершенно иного процесса развития? Не могли ли какие-нибудь животные в изменившихся условиях существования привести к их появлению? Не мог ли какой-нибудь другой человекообразный вид сделать новый шаг к человеку в ходе эволюции, с тем чтобы в конечном счете заселить и подчинить себе всю землю?

С мгновение она не отвечала. Ее дыхание несколько участилось, пока она пыталась проникнуться до конца значением этой мрачной концепции.

— За миллион лет, скажем, — продолжал инженер, — потомки этих тварей вполне могли бы опять стать людьми или чем-то на них похожим. Другими словами, мы вполне можем быть свидетелями повторного сотворения рода людского. Но могут ли это быть настоящие питекантропы эректус, а не существа с бурой кожей и рыжеватыми волосами из учебников биологии? Вот какова наша проблема.

Она не ответила, но внезапное любопытство, одолев все прочие ее чувства, вспыхнуло в глазах.

— Дайте мне самой на них посмотреть! Я должна! Я хочу!

И, прежде чем он смог ее удержать, она устремилась обратно в комнату, которую они покинули.

— Нет, нет! Нет, Беатрис! — прошептал он. Но она не обратила на него ни малейшего внимания. И стала пробираться по захламленному полу. К тому времени, когда Стерн смог добраться до нее, она уже приложила лицо к длинной осыпающейся трещине в стене и с увлечением всматривалась в лес.

СТЕРН ПОЛОЖИЛ РУКУ ей на плечо, пытаясь увести. Такое зрелище, как ему казалось, не подходило для нее. Но она пожала плечами, словно заявляя: «Я не ребенок. Теперь мы с вами на равных, и я должна видеть!» Так что инженер отступил. И тоже приблизил глаз к извилистой трещине.

При виде небольшого участка леса, доступного взгляду, и нескольких представителей дикой оравы его опять охватило мощное отвращение. В сознание приливом хлынула глубоко укоренившаяся любовь к роду мужчин и женщин, таких как они, к людям иных дней. Стерн, казалось, почти видел их снова, высоких, атлетически сложенных, с прямыми конечностями мужчин, гибких, с высокой грудью женщин, светлокожих, с густыми волосами, и все они вот уже тысяча лет как низвергнуты в бездну погибели и вечного забвения. Никогда прежде инженер не осознавал, как бесконечно близки для него ему подобные. Никогда он так не восхищался различными типами силы и красоты, как теперь, когда все они стали воспоминанием. «Фу, — думал он, бесконечно раздраженный тем, что видит. — А все эти твари похожи на муравьев из одного муравейника! Хотел бы я знать, имеется ли у них столько сообразительности и социальных навыков, сколько у муравьев». Он слышал учащенное дыхание Беатрис, тоже наблюдавшей за происходящим вовне. Там произошла заметная перемена. Туман поредел, ибо его разгоняли крепчающий ветер, проникший в Мэдисонскую чащу, и все выше поднимающееся солнце. Наблюдатели могли теперь видеть дальше, и оба обнаружили, что большая часть сообщества погружается в сон. Лишь немногие неуверенно блуждали тут и там вялым шагом, свидетельствующим о слабости в коленях. В ближайшей группе, которую у Стерна уже была возможность тщательно изучить, улеглись все, кроме одного. Теперь мужчина и женщина отчетливо слышали грубый звериный храп примерно десятка тварей.