Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

— Фу! Звериная война! — Инженер содрогнулся. И наконец отвел Беатрис от окна. — Пошли, светает. Прочь отсюда.

Она подчинилась, шагая так, словно не могла избавиться от жутких чар. Села на свою меховую постель, закрыла руками глаза и некоторое время не двигалась. Стерн наблюдал за ней. И вновь его рука нащупала рукоять револьвера.

«Я давно мог бы угодить в эту толпу, — размышлял он, — а то и мы оба. К чему все это, кто может сказать? Но это выступление против самой ночи, против мира, каким бы мертвым он ни был. Если бы это не означало тратить добрый боеприпас почем зря…» Загадочный гортанный стон внизу в лесу привлек его внимание. Он шагнул к окну и опять поглядел вниз. Там все переменилось буквально до неузнаваемости. Никаких звуков, свидетельствующих о битве, а лишь унылый жалобный ропот, как если бы победители готовились к некоему мрачному обряду.

В середине леса у родника уже горел небольшой костер. Под взглядом Стерна нечеткие фигуры носили к огню топливо. Инженер видел, как вверх по спирали то и дело взметываются снопы искр, как дым стал гуще, а затем и пламя возросло. Вокруг, бросая зловещий отсвет, скопилось несколько сотен факелов. С одной стороны инженер различал группу, явно занятую какой-то деятельностью, но какой именно, определить не мог. И вдруг оттуда вырвался крик боли, а затем резкий стон, который быстро оборвался. Еще один вопль. Третий. И вот в пляшущее пламя полетели какие-то темные уродливые предметы, и поднялся могучий рев. К нему вскоре прибавился пронзительный напевный стон. Внезапно загремели барабаны, но иначе, нежели прежде.

— Слышите? — спросил инженер. — Факельщики не иначе как истребили другое воинство и завладели барабанами. Теперь они сами в них бьют. И прескверно.

В свете костра возникали и пропадали неясные силуэты. Их огромные искаженные тени падали на экран листвы. Существа ускоряли шаг и телодвижения. Затем, внезапно вскричав, принялись за дело. Все они находились у костра. Стерн видел, как они кружатся, толпятся, топчутся, черные и жуткие.

— Свиньи! — выдохнул он. — Погодите, вот я изготовлю пинту-другую пульверита!

Пока он говорил, суета улеглась, и в лесу настала тишина, полная ожидания. Что-то влекли к костру, и все прочие тут же расступились. Ветер окреп. Гуще повалил дым. Зачирикала новая перепуганная птица, трепеща крыльями над верхушками деревьев. Затем раздался вопль, пронзительный, протяжный и жуткий. Он все взлетал, пока не оборвался булькающим и сдавленным звуком. Резкий лязг, торопливая возня, кряканье. И опять всеобщее молчание. И вот дружно вступили барабаны. Возобновился танец, куда безумней, отвратительней и жутче прежнего.

— Колдовство! — вырвалось у Стерна. — Шаманство! Чем быстрее я пущу в ход пульверит, тем лучше!

Окончательно избавившись от неуверенности, настроенный теперь на вполне определенную деятельность, инженер повернулся спиной к окну. На его лбу выступил холодный едкий пот. Его переполняли ужас и отвращение. Но он заставил себя улыбаться, когда в первом отблеске алой утренней зари приблизил лицо к лицу Беатрис. Но тут, к своему безмерному облегчению, обнаружил, что та спит. Вконец измученная долгим напряжением, бдением и трудом последних тридцати шести часов, она прилегла и провалилась в сон. И теперь безмятежно распростерлась, такая прелестная, лишь наполовину видимая в утреннем сумраке. Одна рука пересекала ее грудь, другая была подложена под голову. Склонившись, Стерн наблюдал за ней в течение долгой минуты. Со странным чувством он слушал ее ровное дыхание, ловил аромат теплой зрелой женственности. Никогда она не казалась ему такой совершенной, столь безмерно любимой и столь желанной.

И мысль об этой ораве в лесу внизу, о том, что может случиться, если их все-таки вдруг обнаружат и захватят, заставила отвердеть его лицо. Взгляд стал свирепым, и он крепко сжал кулаки. На краткий миг, склонившись еще ближе, он бесшумно и нежно тронул губами ее волосы. И, когда снова поднялся, его взгляд сулил мало добра любому, кто посмел бы угрожать его спящей подруге.

— Теперь за работу, — провозгласил он. И тихо вступил в свою комнату, где находилось его оборудование и реактивы. Прежде всего он выставил на пол двухквартовый медный чайник, а рядом, тщательно отбирая, выложил ингредиенты для приготовления своего особого взрывчатого вещества.

— Теперь воду для промывания, — сказал он, взяв еще одну крупную посудину. Подошел к ведру с водой. И тут остановился, внезапно в тревоге нахмурившись.

— Как! — воскликнул он. — Но у нас и пинты не осталось. Вот так-так. Нечего сказать, положение.

Он быстро вспомнил, как великие труды предшествующего дня, опыт с радио и прочее не дали ему сходить к роднику и пополнить запасы воды. Теперь, как бы горько он ни упрекал себя за это упущение, толку не было. Как ни взгляни, а воды у них нет.

— Может, пинта и наберется, — произнес он. — А мне нужен галлон, самое малое. Не говоря уже о питье для двух человек. А там, у ручья, разбила лагерь вся эта орава. О боже всемогущий!

Он негромко присвистнул. Затем, пытаясь найти решение столь важной задачи, принялся расхаживать по комнате. День, проникнув через окна, осветил его суровые и твердые черты. Совсем рядом дуновение утреннего ветерка всколыхнуло верхушки деревьев. Но обычного оживленного щебета птиц, прыгающих по ветвям, сегодня не слышалось. Ибо ниже, под деревьями, все еще не унялись празднующие победу бесноватые твари. Стерн с досады пылко, пусть и едва слышно выругался. Затем вдруг принял решение.

— Я спущусь, — произнес он. — Спущусь и посмотрю.

ТЕПЕРЬ, КОГДА СТАЛА ясна ближайшая задача, он ощутил огромное облегчение. Каковы бы ни были риск и опасности, это все же лучше, чем полное бездействие на башне, осажденной оравой отвратительных существ.

Прежде всего, как и в первое утро после пробуждения, когда он оставил Беатрис спящей, он написал для нее краткое сообщение, чтобы не беспокоилась. Записка, сделанная углем на куске гладкой кожи, гласила: «Мне нужно спуститься, чтобы добыть воды и кое-чего еще. Крайне необходимо. Не бойтесь. Я между вами и ими, хорошо вооруженный. Оставляю вам и карабин, и дробовик. Никуда не отлучайтесь и не бойтесь. Вернусь, как только смогу. Аллан». Он оставил это нехитрое письмо на видном месте. Затем, вновь удостоверившись, что все их оружие полностью заряжено, он положил карабин и дробовик рядом со своей запиской и посмотрел, насколько легко и наверняка можно выхватить каждый из револьверов из кобуры, изготовленной ее руками.

Еще раз он изучил картину внизу из переднего окна. А потом подхватил ведро и стал ровным шагом спускаться по лестнице. Бесшумно, словно кошка. На каждой площадке он останавливался и внимательно прислушивался. Вниз, вниз, вниз, этаж за этажом.