Никита Черненко - Надгробие для живых [litres самиздат]

Возле ворот нас неожиданно встретили баррикады и полтора десятка людей: последний заслон, дающий беженцам шанс. Никто ничего нам не сказал, ни дал инструкций, куда идти, даже не моргнули. Они, будто застывшие, смотрели туда, откуда мы пришли, готовые встретить врага. Верно… солдат стреляет, а не задаёт вопросы, защищает, а не даёт инструкции, убивает и умирает сам. Неужели и они стоят тут лишь из-за того, что кто-то приказал им стоять до конца?

– Что будет с городом? – спросил я, надеясь, что кто-нибудь ответит.

– Если сюда и вернутся люди, то точно не этим утром, – пробубнил Джон.

– Если будет, кому возвращаться, – ещё мрачнее обычного добавил Кас.

За первым же холмом виднелся свет, на который Кас и вёл нас, следуя по множеству других следов. Там оказались и все те, кто пережил ночь, а теперь прижимался к дискам света от костров. Девушки, женщины, подростки, юноши, старики и мужчины, между которых затерялись и охранники. Большинство одеты далеко не по погоде, что было верным знаком того, что, если им не найти тёплую одеждуотч, большая часть умрёт от холода, приманивая все возможные виды падальщиков. В лагере стояла тишина, и лишь треск костров разбавлял её.

– До утра переждём здесь, – Кас сел так близко к костру, как только возможно, то же самое сделала и Сара. Я сидеть не хотел и отошёл обратно на вершину, с которой просматривался город.

Неизвестно почему, но картина горящего города будила во мне смесь эмоций. С одной стороны, видеть мёртвым город, в котором жил пару часов назад, было тяжело до смятения, но сам пейзаж был завораживающим. Языки пламени часто бликовали на фоне солнечного купола, и даже все прожекторы продолжали гореть. Значит, источник тепла и энергии ещё работает, а потому, кто знает, может, Гринман возродится. Как бы слабо в это не верилось, но любой шанс будет использован по полной, рано или поздно, всё вернётся на свои места. Успокаивало и то, что те солдаты на баррикадах были ещё живы: их силуэты выделялись на фоне.

– Сочувствую, что всё так получилось, – голос Джона раздавался где-то из-за спины.

– Ты всё равно говорил, что нам повезло, что мы ещё живы.

– Я имел в виду купол. Технология считалась нестабильной, и вам правда повезло, что тепловой барьер так много проработал без сбоев. Но то, что произошло сегодня…

– У всего есть начало и конец, и этот город не был исключением… – я подумал, что похож сейчас на Каса. – Куда ты теперь?

– В Люксембург, очевидно. Судьба, постигшая ваш город, плачевна, но она не отменяет моей задачи.

– Тебе же нужен проводник, верно?

– Да, именно. Я планирую найти кого-нибудь по дороге.

– Кас отлично знает северные поля. Хотя он вроде как и на юге какое-то время охотился.

– У вас есть заботы побольше. С утра охотники будут нарасхват, а я не могу отбирать кормильцев.

– «К чёрту Гринман» – вот что скажет Кас. Не уверен, что он согласится провести тебя, но здесь его явно ничего не держит.

– А ты тогда что?

– Я? Может, тоже пойду, – я пожал плечами. – Хоть увижу эту южную рощу. Да и вдруг ты правду говорил про свои бункеры… Почему вы не можете просто принять всех этих людей?

– Проблема перенаселения. Мы постоянно высылаем людей на поверхность, потому что не хватает места. Частично, и я здесь потому, что уже не смогу попасть обратно.

– А как же твоя миссия или что там? Тебе не нужно вернуться после этого?

– Нужно, но вряд ли я задержусь надолго.

– Кас говорил правду. Староисторические люди гордые и глупые, потому сейчас весь год зима.

– Это не из-за людей. Всё… намного сложнее, чем тебе кажется.

– Ну, – я недобро усмехнулся, – сегодня всё намного проще! Вон, – я указал на город, – вот настолько всё просто.

– Да уж, сильные звери.

– Лунатики – не звери.

– А кто тогда?

– Я уже не знаю, кто они.

В лагере началась какая-то суматоха: кто-то рыдал навзрыд, другой что-то кричал, перебивая группу молящихся, а несколько мужских голосов требовали тишины. Джон ушёл посмотреть, что там происходит, а я так и остался смотреть за судьбой баррикады.

Нужно было отойти подальше. Прорвутся, и тогда добраться до оставшихся – дело двух минут. Хотя зачем им? Еды им сейчас хватает.

В голове всплыл образ семьи, которая умерла из-за меня, как их пожирают несколько лунатиков, огрызаясь друг на друга, чтобы оторвать лучший кусок себе. Я закрыл глаза, надеясь, что картина пропадёт, но всё стало только отчётливее. Я мог пережить их всех, бежать из обречённого города, даже вытащить с собой две чужие жизни, но три других пустым взглядом смотрели на меня так, что моё удачное спасение стало походить на проклятие.

Когда я вернулся, в лагере уже снова стояло безмолвие. Многие постелили что могли на землю и пытались спать, лишь единицы при этом не ворочались или хотя бы закрыли глаза. Кас сидел рядом с охраной, участвовал в планировке графика дежурства, Джон молча наблюдал, а Сара, кажется, смогла уснуть. Меня тоже клонило в сон, но ложиться рядом со всеми не хотелось, ни то от стыда, ни то от нежелания проснуться в толпе трупов.

Опять всё вокруг белое. Белые хвойные деревья, с большими снежными шапками, белая тропа, отличающаяся лишь меньшими сугробами; белое солнце, проступающее как влажное пятно через костляво-белые облака. Когда-нибудь мне обязательно приснится зелёный луг, посреди такого же зелёного леса, залитогтео морящим жёлтым светом, а ветер будет обдавать летом. Не будет ни стен, ни неказистых столбов с динамиками, из которых разносится запись пения птиц, которую можно выучить наизусть. Будут настоящие птицы, будет пыльная дорога без покрытия и всеобщее спокойствие. Но это когда-нибудь потом, а сейчас всё снова белое, и с неба идёт ярко-красный снег, жгуче-холодный и тающий на коже, превращаясь в рубиновые капельки. И виной этому снегопаду стала девочка с прокушенной шеей, бледная до синевы. Столько крови, что хватило на целый снегопад, и это моя вина. Хотелось как-то исправить положение, вернуть время вспять, когда я впал в ступор, и выстрелить дважды, хотя бы отпугнуть этого лунатика. Но сделать что-то уже было нельзя: она катала снеговика, лепила снежки и кидала в меня, добродушно приглашая к её игре. Я бы и рад, да пальцы онемели, даже пошевелить ими стало невозможно. Хорошо, что она не обижается… Когда-нибудь мне приснится зелёное лето, и я научу её любить его настоящий дух, а не тот, что стоял в Гринмане. А пока пусть резвится. Мне тоже всегда нравился снегопад…

Руки на самом деле онемели, и не только во сне. Утром, удивлённый, что никто более не умер, я поспешил к ближайшему костру на отогрев ладоней. Угораздило же меня засунуть их прямо в снег!

Каса нигде не было видно. Я уже начал беспокоиться, но Джон сказал, что он ушёл за едой. Неужели пошёл за позавчерашним роевиком? У Джона, к слову, уже свисал на шее тот самый свисток. То хвалёное оружие? Я надеялся, что он так шутит.