Федор Вениславский - Шахматная доска роботов

С другими людьми я всегда был на расстоянии, но стоял я не в стороне, а выше их. К этому пониманию с самого детства меня привела и мать, надо отдать ей должное, а также её окружение. С юных лет мне твердили, что я родился гением, что другие мне не ровня. Может ли быть, что я, слушая их речи и сам убеждался в их правоте и становился тем, кем являюсь сейчас? На этот вопрос нет ответа. Всё в мире субъективно. Почему? Прошлое всегда субъективно, поскольку существует лишь в памяти людей, которые его хранят. Человек сам по себе субъективное существо, неспособное к объективному мышлению, как бы не старалось. Потому прошлое субъективно. Объективно ли будущее? Конечно же нет, будущее – неопределённо. А настоящее… Опять же, зависит от нашего к нему подхода – восприятия и оценки. Можно сделать вывод – в реальности нет места ничему объективному. Реальность в разной мере субъективна.

Что я хочу этим сказать? Явно не то, что вы хотите услышать. Я никогда не придерживался того, что принято. Никогда не делал того, что кто-то мог от меня ожидать.

Если плыть по течению, то остановиться будет гораздо сложнее, чем если бы вы плыли против него. Это осознание помогает начать. У тебя вроде бы всегда есть запасной план. Ты всегда можешь остановиться. А затем, когда входишь во вкус, плывёшь против течения, желание остановиться отпадает, само-собой. Остановишься: и тебя откинет назад, ещё дальше того места, с которого ты начинал. И всё будет бессмысленно. Потому я никогда не останавливался. Даже зайдя слишком далеко, настолько, что и сам этого никогда не мог предположить – пути назад у меня уже не было.

Я всегда знал, что у меня есть Великая Цель, как бы это ни звучало – изменить Мир. А поскольку другие были рождены, чтобы жить в этом мире, а не менять его, у меня всегда было преимущество – я изначально был на несколько ступеней впереди и выше их.

Из дневника Стефана Серафима, стр. 1-3.

2018 год.

Диане казалось, будто Лэндон намерено ловит колёсами каждую яму на дороге, стараясь не пропустить ни одну. Весь их сегодняшний путь можно было охарактеризовать, как езду не по дороге, а через выбоины и колдобины. Лэндон со слепым фанатизмом испытателя раллийного автомобиля проверял насколько крепка подвеска их автомобиля, сколько ям нужно проехать, прежде чем отвалятся колёса, и машина закувыркается по дороге, оставляя за собой след из осколков стекла, пластика и метала, масла и конденсата, чтобы улететь в кювет. Но даже летя в кювет, переворачиваясь и высекая искры из-под асфальта, машина будет кувыркаться по ямам. Скорее всего в яме она и останется лежать, покорёженная до неузнаваемости. И помощь вовремя не поспеет, поскольку никто кроме них здесь не ездил, кроме, разве что каких-то пьяных деревенских подонков, убивающих людей, и заметающих следы по подобным дорогам с подобными ямами. С такими мыслями Диана Донован сидела на переднем пассажирском сидении в новом форде, ведомым вперёд Лэндоном. По бокам сплошной полосой мелькали посаженные вдоль трассы деревья.

Словно в опровержение мыслей Дина, навстречу им пронёсся белый фургон с тонированными стёклами со скоростью ещё большей, нежели ехал Донован. Диана обернулась назад и несколько секунд провожала фургон взглядом. Затем вновь развернулась вперёд.

– Может ты будешь медленнее ехать? – осторожно спросила она.

– Ты же видишь какая дорога плохая, на такой скорости хоть ямы не чувствуются.

– Ну да, – пробормотала она, – совсем не заметны.

Лендон покосился на жену, и несколько минут они ехали в полном молчании. В машине витало напряжение, преобразовывало воздух в плотную кисельную массу, которая била по ушам, заполняла нос и рот, и пеленой становилась перед глазами, отвлекая от дороги. Донован не выдержал и спросил:

– Диана, ну в чём дело?

– Почему нам не обратиться в другую клинику? Зачем мы едем в такую глушь именно к этому врачу, – после небольшой паузы ответила она, – никто из моих знакомых не слышал о нём.

– Не удивительно, он известен в более влиятельных кругах, чем твои знакомые, – съязвил Лэндон, – твои подруги никого и не знают, кроме как шарлатанов из телешоу для домохозяек. Не напомнишь, чем там Кристэн лечила свой недуг? Компрессом каких трав? Если бы не её муж-раздолбай, который вовремя спохватился и настоял на операции, закопали бы уже твою подругу в землю. И не было бы у тебя подруги. И аудитория этих дебильных телепрограмм не досчиталась бы одного зрителя.

– Лэндон, прекрати, – оборвала его Диана, – ты перегибаешь.

Она постоянно его обрывала, потому что в своих умозаключениях Лэндон мог зайти слишком далеко. Он спросил:

– Ты думаешь я не волнуюсь?

– Не знаю, Лэндон.

– Ты думаешь, мне плевать на тебя?

– А разве нет? Каждый наш день словно издевательство над моей жизнью.

– О чём ты вообще говоришь? Господи, – Лэндон глубоко вздохнул и покачал головой.

Диана не ответила и отвернулась к окну. Деревья мелькали одно за другим, одинаково зелёные и одинаково невзрачные. За деревьями расстилались поля, но они не были засажены культурами, а пустовали, и лишь высокая трава и бурьян взращивались на них. Поля уходили вдаль до самого горизонта, и никаких признаков человеческой активности наблюдать не приходилось.

Через время Лэндон притормозил. Они приблизились к перекрёстку, и машина свернула вправо, на грунтовую просёлочную дорогу. Лицо Дианы становилось всё мрачнее и мрачнее. Она заговорила вновь:

– У нас достаточно денег, чтобы обратиться в лучшую больницу в стране, а мы едем в деревню? Если этот врач так хорош, почему он практикует так далеко от цивилизации? Его приёмная хоть не в коровнике находится?

– Все гении имеют свои странности, – пожал плечами Донован, повернув руль в сторону, резко объехав особенно глубокую яму, – а кабинет, конечно же, на ферме, где пасутся быки и коровы, самое подходящее место для моей тёлочки, – Лэндон засмеялся.

– Ты идиот.

– Чертовски умный, да?

– Лэндон, я даже не ездила по таким дорогам ещё, даже не знала, что такие остались. Томас дал мне номер отличного доктора. Он уважаемый профессор, приём к нему расписан на месяцы вперёд, но, если мы позвоним, то он найдёт окно для меня. Томас договорится.

– Ты говорила с Томасом? Зачем?

– Ты стыдишься перед лучшим другом, что твоя жена больна?

– Диана, доверься мне. Перестань. Ты не безразлична мне, ты моя жена, мой выбор, и, если бы ты была мне безразлична, я получается, самому бы себе в душу плюнул.

– Конечно, это же для тебя самое страшное, когда кто-то задевает твоё самолюбие. А задеть его самому – это вообще для тебя кошмар, – Диана демонстративно закатила глаза, – может ты просто боишься признаться, что ошибся?