Федор Вениславский - Шахматная доска роботов

После ночи с ней, столь давно желанной, стало ли мне легче? Вряд ли.

«Диана», – произнёс я мысленно, и она не обернулась.

Но она обернулась потом, позже. Вначале я провёл своей рукой по её острому и женственному плечу. Провёл осторожно, настолько, что сам не мог разобрать касаюсь ли я её или всё же нет. Провёл до шеи, до изгиба её шеи, а затем пальцы мои ощутили её волосы, и я медленно зарылся своей рукой в них. Но она повернулась не тогда. Я ощущал тепло, исходящее от неё. Повернулась она, когда я убрал руку.

Она посмотрела в мои глаза, а я исчез, заглянув в её. Она моргнула, словно пыталась скинуть то наваждение, что оказывал на меня её взгляд, но у неё ничего не получилось. Я смотрел в её глаза и теперь не могу даже сказать какого они у неё цвета. Я каждый раз пытался вспомнить цвет её глаз, каждый раз давал себя указание посмотреть и понять, но каждый раз, когда я в них заглядывал, я забывал об это, и я не мог понять какой же у них цвет. Потому что, смотря в них, я видел нечто такое, отчего человек забывает обо всём на свете, забывает о самом свете, о себе и забывает о глазах.

– Диана… – проговорил я.

– Томас, – прервала меня она.

И мы вновь лежали в тишине, которую не нарушал ни один звук. А потом я ушёл. И мы не сказали ни слова.

Между днём, когда Диана и Лэндон сыграли свадьбу и днём, который был после, когда мы лежали с ней в постели, прошло много лет. Много событий произошло как в их жизни. так и в моей, многое изменилось, но её взгляд на Лэндона оставался таким же. Как и мой на неё. Но когда она не смотрела на Лэндона, можно было заметить, что взгляд её потускнел за эти годы, загрубел и стал более жёстким, с отблеском металлического звона. Потому что эти годы не дали ей то, чего она ожидала. Не дали ни годы, ни Лэндон. Она не стала для него той, которой должна была стать. Она было его женой, но для него она была женой, как и для миллионов мужчин женщины были жёнами по всему миру. Она думала, что станет для него той, кем была Пенелопа для Одиссея. Но даже так, её любви хватало на обоих. Ей так казалось.

Но Лэндон не мог дать ей то, чего она желала. И она старалась взять это сама. Но нельзя взять то, чего нет. Она жила, с каждым годом чувствуя нарастающую боль. Она жалела, что любит его, и спустя годы, хотела разлюбить. Она начинала ненавидеть его. Но не могла с собой ничего поделать. А пыталась. В тот день, когда я ушёл от неё, и мы не сказали ни слова. Она пыталась. Но безуспешно. И вновь она смотрела на него взглядом, толику от которого я желал получить от неё всей душей.

Зачем он женился на ней? Эта мысль всегда не давала мне покоя. И как человек, существо крайне эгоцентричное, я в своих мыслях доходил до абсурда, что это было для того, чтобы показать своё превосходство надо мной. Лэндон был проницателен и не мог не замечать моего взгляда в сторону Дианы, хотя я, будучи человеком, владеющим собой, всегда тщательно скрывал этот взгляд.

Зачем он женился на ней? Если не любил? Если не мог ответить ей и десятой частью её чувств? Он не стал семьянином. И я знал о его забавах. И не говорил ей даже не потому что, Лэндон был моим другом, а потому что не хотел, чтобы эта женщина чувствовала боль. А она её чувствовала и без всякого знания. А когда она узнала, мы лежали с ней тем утром, и я ушёл, и мы не обменялись ни словом. Но потом она всё равно пришла к нему, и вновь в её взгляде была настолько большая и чистая любовь, которая не снилась ни Гомеру, ни Шекспиру в их самых чувственных произведениях.

Я желал её всем своим яством, и желание это было настолько велико, что пожирало меня и затягивало в свои тёмные пучины, а тёмные пучины это были глубинами меня, в которые я обычно предпочитал не заглядывать, боясь разглядеть то, что жило на самом дне. Но меня затягивало, мешало думать, мешало делать, мешало жить. Или наоборот, помогало, поддерживало во мне жажду. И я получил то, что я хотел. Я получил то, чего долго желал. Иногда бывает от того, что ждёшь слишком долго, ожидание выходит слаще того, что ты в итоге получаешь. Но у меня было не так. Я получил то, что даже не мог ожидать. Но мне стало только труднее. Я любил её. Но после того, как она отдалась мне, я Полюбил её. И теперь я жалел о том, что произошло. Лучше бы я жил в неведении, лучше бы я не знал.

Мне следовало сказать спасибо, что я прикоснулся к тому, что неуловимо убегает от многих всю жизнь. Но лучше бы я не знал. Лучше бы я не прикасался. Это знание теперь стало гнойной язвой на моём теле, в которой копошились черви, и которая не давала забыть о себе ни на секунду. Шли годы, и количество червей всё увеличивалось и росло. Как я говорил, многое менялось, а многое оставалось неизменным. А потом менялось и это.

Говорят, что жизнь состоит из взлётов и падений. Я так не думаю. Жизнь – это череда взлётов и посадок, для дозаправки, чтобы вновь полететь дальше. Ведь падение – это фиаско, конец, завершение истории. Если вы летите, по-настоящему летите, от падения вас расшибёт ко всем чертям. Ведь упав даже с высоты двух метров можно уже не встать, и сила воли не поможет, если ноги переломаны, а человека парализовало. Потому падение – это уже конец жизни. Хотя можно говорить более романтично – конец жизни, это когда ты летишь и растворяешься в небе. Ни хрена. Ничто не исчезает просто так, ничто никуда не девается. Всё в итоге рухнет вниз, мёртвым камнем. А у кого жизнь из взлётов и падений, хочу их разочаровать. Это не взлёты, это просто прыжки. Подпрыгнул – приземлился, подпрыгнул – приземлился. А моя была из взлётов и посадок. Когда я чувствовал, что дальше лететь не могу, я всегда совершал посадку, набирался сил, заправлялся и взлетал дальше. Так вот, тогда мне показалось, что я упал.

Что такое одиночество? Это первозданное истинное состояние человека, из которого его вырывает общество, и в которое он временами возвращается, а затем и вовсе растворяется в нём после конца. Почему человек боится одиночества? А боится ли? Всегда он чувствует к нему тягу, и возможно, боится не самого одиночества, а тяги к нему, хотя я могу и ошибаться. Но в любом случае, чего-то человек связанного с одиночеством да боится, а боится, потому что в одиночестве человек раскрывает свою истинную натуру. Не каждый пожелает, не опуская своих глаз, посмотреть на самого себя. Вот и я смотрел. И видел себя разного.

Вся моя уверенность в себе, гранитным камнем возвышаясь надо мной весь день, каждый раз улетучивалась к ночи. И лишь алкоголь помогал забыть, не вернуть её, а именно забыть, о необходимости её иметь в принципе ночью. Уверенность. А утром, с лучами солнца, она вновь возвращалась ко мне, и я удивлялся своим ночным мыслям, как какому-то кинофильму, который каждый раз происходил не со мной. Я был твёрдо уверен, что на этот раз, сегодня, это не вернётся. Потом я понял, что ничто не приходило и не уходило, а моё самомнение было монетой, с одной стороны которой была уверенность, а с другой её отсутствие, и монета вращалась каждый день, следуя за Солнцем. С годами номинал монеты уменьшался, а потом я потерял её, и, выкидывая из головы мысли о прошлом, я стал тем, кем был сейчас. И сейчас я вспоминал тот день.