Валерий Сабитов - Миражи мира Яви

В интересах нового члена экипажа Нур предложил сделать «квартирную перестановку», будучи убеждён, что она пойдёт на пользу всем. Семейственность на время пути исключалась, индивидуализация — тоже. Одна комната-каюта для Леды с Азхарой, другая для Эрвина с Демьяном, третья — Ефремову и Нуру. Эрвин тут же украсил дверь в третью трилистником. Символ — знак лотоса — будет Ефремову приятен, объяснил он.

Библиотека Ананды сосредоточена неизвестно где, но доступ к ней из любой каюты лёгок. Ефремов с радостью разделил жильё с Нуром — первым увиденным им вестником оздоровления и новой жизни. И смотрел на него, как на ангела могущества. Он сразу понял, что между Капитаном и Кораблём — особые отношения. И что выбор Ефремова из всех землян обусловлен желанием Нура, и никого другого.

Вторым по значению для него стало открытие сообщества фаэтов, связанного с Шамбалой-Цитаделью. Наличия двух или более Земель он не принял. Недоставало необходимых знаний. Первый его вопрос Эрвину:

— Так махатмы есть? Это вы?

От вопроса даже невозмутимый фаэт смутился. Скрытые в тайных измерениях гор великие души-учителя… Как к ним привязать деятельность Агасфера или предательство Арни, второго по авторитету фаэта? Объяснил реальность Демьян, стараясь не трогать тему «недооценки» фаэтами землян, вплоть до плана глобального их переселения. Ефремов испытал столь великое разочарование, что отказался от обеда и уединился в спальне.

Нур взял на себя роль няни, опекуна и учителя. Стал «реальным махатмой», — определила Азхара. Вечерний чай принёс в каюту.

— Отощаешь, Иван Антонович. И у меня без тебя никакого аппетита. Об удобствах не беспокойся. Внутри Корабля действует иная физиология. Всё съеденное и выпитое сгорает без остатка.

Ефремов напряженно тёр пальцами вертикальную морщинку на лбу. Он ещё не ассимилировался.

— Я н-на сам-мом д-деле жив? — заикаясь, спросил он.

— Мы все тут живы. Более чем живы! Неуязвимо живы! — эмоционально заверил Нур, переставляя на столик с подноса чашечки-блюдечки, — Бритьё тоже отменено. Успеем ещё… Мы всего лишь в пути. Любая дорога имеет цель и финиш. И о них поговорим. Но поесть всё же надо. Для настроения.

Ефремов осторожно коснулся крупными руками полупрозрачного бокала с янтарной жидкостью и поднял вопросительный взгляд.

— Вино. Какое, не знаю, — пояснил Нур, — Обычно спиртного здесь нет. Как и на моей Родине. Но я попросил. Для вас.

— А-а, — отозвался Ефремов и указал взглядом на бокал Нура, наполненный той же жидкостью.

— И для меня. У меня есть опыт земной жизни. Между прочим, в вашем пространстве-времени. Так что мы соотечественники. Империя — наш общий родной дом.

Нур поднял бокал и кивком обозначил безмолвный тост. Вино Ефремову понравилось. Пил он мелкими глотками, неторопливо, закрывая жажду, рождённую переломом в судьбе.

— Им-мперия, — сказал он, поставив бокал на стол, — Н-наверное, это так. Я ск-клонялся к т-такой оценке. Некоммунистический путь…

Нур сочувственно улыбнулся: Иван Антонович пришёл в Космос убежденным дарвинистом-коммунистом. Нур-Валерий часть своей земной жизни был таким же. Всё же надо снять с него вначале остатки беспокойства, — вон как синева глаз сгустилась.

— С Таисией будет всё хорошо. С Алланом — тоже. Для тревоги или чувства вины нет оснований. Они с вами уже попрощались. На следующий день после нашей встречи…

Ефремов вздохнул, посмотрел на бокал. А тот опять полон… Попытался улыбнуться. Отпил глоток.

«Чем же он меня пленил? — спросил себя Нур, — Магия книг — да. Неординарность биографии — да. Но ведь как он похож на Воеводу! Мощью, сдержанной силой, готовностью проникнуть в непонятное, крупным и обаятельным лицом… На Воеводу и — немного на Сандра. Да, впереди моей оценки — эмоция».

— М-мне сразу т-трудно понять такое, перестроиться, — Ефремов огромной ладонью тронул волевой, чёткого рисунка подбородок, — М-мысли бегут по к-кругу… А я ведь думал в последние дни… Откуда все необъяснимые вещи со мной… И в геологии, и в движении к тафономии, и в научной фантастике. В-ведь точно знал, — и знаю, — я не мистик, не прорицатель. И не стремился.

Заикание Ефремова свидетельствовало о волнении. И это скоро пройдёт. Адаптация идёт нормально. Нур улыбнулся и продолжил его мысль:

— У меня тоже загадок много. Вот и сделаем из всех одну, общую. Легче будет разобраться.

«А разбираться придётся со многим. С тем же постантичным, модернизированным культом обнажённого человеческого тела и проистекающей отсюда свободы поведения. Античные образцы жизни, как он считал и считает, невозможны на его Земле из-за незрелости и хилости народонаселения. В Империи, согласен с ним Нур, слишком много людей неадекватных. Некрасивых и неопрятных невротиков. Поневоле начнёшь мечтать о коммунистическом послезавтра».

— Но! — Нур поднял свой бокал, — Мы покинули Землю! Во всех смыслах. Впереди мир, незнакомый всем в экипаже. Нам понадобятся как сила духа, так и мощь тела. Приятного аппетита, Иван Антонович!

На Леду Ефремов смотрит с восхищением, широко открытыми глазами. Но перед Азхарой преклоняется внутренне, как перед богиней. И не смеет поднять век, открыто взглянуть на неё. Леда для него воплотила женский образ, импортированный из Эллады. Азхара — недостижимая женщина Неба, прекрасная не только внешне, но и внутренне. Глаза Ефремова говорят: она превосходит всё земное, как женское, так и мужское. Не инь или ян, а нечто третье, значительно высшее.

Он уже знает о фаэтах достаточно, чтобы восхититься. Они для него — воплощение в современности древнего совершенства, прошедшее загадочным образом мимо. И он не понимает превосходства светящихся радугой айлов над могучими фаэтами. А если не понимает — то и не признаёт… Приоритет пока — видимой, живой материи. А не тому, что скрыто в ней.

Выйдя с Нуром из добровольного заточения в каюте, он склонил голову перед Ледой и прошептал:

— Ом мани падме хум… Мне досталась великая удача, лицезреть идеал… Теперь я понимаю глубинный смысл древней мантры.