Валерий Сабитов - Империя-Амаравелла

Радиоволны из черной тарелки объявляли, что жить становится все лучше и веселее. Но не в Нижне-Румске. Народ тут думает о том, как бы не помереть от голода. Империя не может дать всем нужное количество пищи. Потому во всех дворах коровы, куры, гуси… У мачехи — свинья. Она прожорливая, растет и съедает все больше и больше. Ей требуется комбикорм, который по спискам за малую цену выдает государство.

В ночную очередь у пункта выдачи отец взял меня. Номер в очереди рисовали химическим карандашом на правой ладони. Неприятные сине-фиолетовые цифры…

Отец бросил два мешка в одноколесную тачку и занял новую очередь. Следующие цифры написали на левых ладонях. Моя задача: отвезти мешки со свинячьим кормом домой и вернуться за новыми.

А уже вторые сутки стоит неожиданная зимняя оттепель. На улицах непролазная грязь, хрустящие льдом ямы-лужи, глубокие извилистые колеи от грузовиков. И никакого освещения: время за полночь, окна домов не светятся.

Взявшись за тачку, я знал, что приказ отца выполнить не смогу. Слишком слаб, чтобы протащить тяжеленный груз через беспросветную черноту. Но что делать! Над пунктом выдачи светит лампочка, мне удалось преодолеть несколько метров и повернуть за угол дома на перекрестке. Колесо тут же завязло в глубокой яме, заполненной жидким крошевом льда и земли. Возвращаться? Без тачки нельзя. Кричать, — не могу, да и ничего хорошего не выйдет. Если даже выволоку тачку из этой ямы, тут же попаду в следующую. А сил и так нет…

Немного постоял, поднял взгляд к невидимому небу и от безысходности заплакал. Пройти с тачкой мимо десятка домов, не пропустить перекресток, повернуть налево на свою улицу… А там, — еще пять домов. И без тачки не пройду.

Тут случилось невероятное, — воздух впереди засветился. Образовался световой коридор высотой в мой рост и шириной метра в два до самого моего дома. Свет неяркий, но для ориентации достаточный, обходящий непроезжаемые места. Он сопровождал и на обратном пути к отцу. И так еще два рейса. Почему-то отец, да и никто другой, не удивился, как болезненный и слабейший в округе юнец справился с работой лучше здорового мужика.

Свинья спасена от голодной смерти. А я узнал: рядом существует кто-то, готовый помочь. И когда-нибудь я увижу его. Родилась радость.

Но сновидения продолжали тяжелеть. Исчезало убежище, где можно спрятаться от равнодушия внешнего мира. Нижне-Румск не вдохновлял. До центра час ходьбы, но там неинтересно. Разве что кинотеатр «Родина», где иногда показывают цветные киносказки. Но десять копеек на билет находил не часто. И посещал бесплатные киноплощадки во дворах. Кинопроекторы тут узкопленочные, а фильмы черно-белые. Есть большой летний кинотеатр в парке, огороженный высоким деревянным забором. Если влезть на дерево поближе, можно что-то и увидеть.

Но какие-то светлые сны оставались. Я научился их продолжать. Получались сериалы, в которых я участник событий и наблюдатель. Заказывал изредка нужные видения. Город знал плохо, обойти его весь пешком слишком утомительно. Автобусных маршрутов всего три, но они не бесплатны.

И, засыпая, сказал себе: посмотрю-ка я на Нижне-Румск сверху, как птица. Но увидел не совсем то…

Да, я над Нижне-Румском, но преображенным, почти неузнаваемым. Дома те же, но люди живут не в них, а в катакомбах и траншеях, накрытых стволами деревьев в несколько слоев. Я побывал в сырой черноте внутриземных ходов. Запасы еды, воды… А ведь рядом река, из которой можно пить. И все та же тайга. А над ушедшим под землю городом — удивительно чистое голубое небо с отливом в серебристую синеву. Лента Румы, — как небо: ни лесосплава, ни кораблей, ни лодок. Решил узнать, почему все так, но не успел. Из сновидения выхватил энергичный голос мачехи, с раннего утра критикующей кого-то.

В общении с ней я обходился без прямого обращения, чтобы не использовать слово «мама». Альтернативы нет, и приказ отца твердо игнорировал, не звал ее никак. После еды приказано говорить: «Спасибо, мама». Брат произносил. Я бормотал что-то неразборчивое и быстренько исчезал. Ее это злило. Я подумал, что это она разрушает мои светлые сны, искажает их. Но доказательств нет. Нечто мог обойтись и без нее.

Мачеха завела еще один огород, у подножия ближней сопки. Там сажали картошку, отец по осенним выходным продавал ее на минирынке. На дальний огород ходили пешком. Километры изнуряли, я ложился там на траву и долго отдыхал, слушая кузнечиков и наблюдая за стрекозами. Травы здесь таежные, пахнут густо и сочно, а цветы — как осколочки Радуги. Жаль, слишком далеко. А еще — слишком опасно.

…Мы идем туда вдвоем с отцом. Как всегда молча. Каждый думает о своем. Нечто материализовалось впереди, черной точкой на светло-коричневой ленте дороги за городом. Я смотрел на цветы по сторонам, но ощутил его присутствие тяжестью в груди. Материализовалось предчувствие угольно-черной собакой, бегущей навстречу без лая, с тихим рычанием. Слабость делала меня беззащитной добычей.

Отец обладал крепостью с рождения. Пролетарский труд на благо Империи, ежедневные пешие переходы на завод и обратно закалили еще более. Черный пес поднялся в прыжке на меня, но отец успел подцепить его кирзовым армейским сапогом и отбросил далеко в траву. Против отца Нечто ничего не имел, и собака с коротким визгом исчезла, будто ее и не было вовсе. Мы продолжили путь все так же молча. За всю жизнь с момента прибытия мачехи у меня с ним не случилось ни единого разговора хоть на какую-нибудь жизненную проблему.

Между тем активность мачехи охватила все нюансы семейного уклада. Отец построил новую просторную баню, а после, — широкое крыльцо. Мачеха контролировала строительство. Я запомнил один эпизод. Отец вбивал гвоздь в доску крыльца, а тот не поддавался. Она с издевательской иронией сказала:

— Ты мужик или кто? Гвоздь прибить не может…

Я пожелал, чтобы он тут же вместо гвоздя врезал молотком ей в лоб. Но он промолчал и продолжил работу. Такой характер, — мечта для любой мачехи. И почему он не выбрал Катьку, мать соседа Мосола? Катька добрая, красивая, молочная… Новое крыльцо я возненавидел.

Через несколько дней, сидя на нем, размышлял о несправедливостях судьбы. Ну почему я получился такой слабый, такой одинокий, такой весь ненужный? Безопорный мир в ту минуту достал меня до безнадежности. И я второй раз после смерти матери беспричинно потерял сознание. Очнувшись, понял, что освободился не только от отчаяния, но и от содержимого кишечника. Пришлось бежать в новую баню стирать трусы и мыться. Обе новостройки оказались функционально связаны.

То было время малых желаний и крупных денег. Один желтый бумажный рубль удовлетворял все мои месячные запросы. Прежде всего, — на кино. Фильмы обладали волшебным свойством втягивать в себя полностью, без остатка. То было время бескрайних морей и недостижимых стран, в которых жили сильные герои и мудрые красавицы, росли вечнозеленые пальмы с сочными фруктами, а воздух пах молоком и медом…