Леонид Дюк - Теория поля

Коллектив озадаченных единомышленников в составе Акименко, Цыпкина и Бриля всеми силами пытался вникнуть в смысл произошедшего. Они стояли кучкой у монитора одного из рабочих мест в центре управления. Того самого рабочего места, на котором Арсений несколькими днями ранее настраивал программное обеспечение. Козырев же спокойно сидел в одном из кресел и, казалось, мало интересовался происходящим.

– Та-а-а-к… – задумчиво произнес Станислав Сергеевич. – Действительно, прямо как под копирку!

– О чем я и говорил!

– Результаты выглядят невероятными! Ну, и какие у кого будут мысли?

Обалдевшие коллеги лишь пожали плечами.

Внезапно у Акименко появилось предположение:

– Интересно, Лёва, а ты чего это такое настраивал?

– Чего принесли, то я и настраивал. Что ты, Стас, меня первый день знаешь? У меня с этим строго!

– А ну дай чего тебе принесли…

– Вот, пожалуйста, смотри! – Бриль открыл синюю папку. – Дату видишь? Подпись видишь? Заглянем внутрь: каждый листок подписан. Подпись узнаешь свою? Серега, а ты свою узнаешь?

– Так-так-так, интересно! Ну-ка позвольте поближе. – Цыпкин взял папку из рук Акименко. – Станислав Сергеевич, так это ж… Это ж не те параметры! Это параметры того самого, первого, эксперимента. Так чего ж мы удивляемся, что результаты такие же получаем?

Одновременным, синхронным движением все трое повернулись в сторону Арсения. Тот продолжал сидеть в кресле с невозмутимым видом.

– Решительно ничего не понимаю! Козырев, извольте объясниться! – шеф всерьез разозлился.

Его эмоциональная реплика на состояние Арсения никоим образом не повлияла. Тот ответил спокойным, обреченным голосом:

– Я взял папку с параметрами первого эксперимента. Вон они все в шкафу стоят свободно. Листы, конечно, подписаны, но папка-то не прошита. Поэтому я вынул листы из той папки и вставил в эту, а листы из этой папки вставил в ту. Вот и все.

– Но зачем? – Акименко пребывал в шоке.

– Я хотел повторить эксперимент со старыми параметрами. Убедить в этом вас мне бы не удалось, поэтому я и придумал вариант с подменой.

– Ну знаете… – от возмущения Станислав Сергеевич не знал, что и говорить. – Это уже просто ни в какие рамки не вписывается, вот ведь как!

Он ходил по комнате из угла в угол и только периодически разводил руками.

Цыпкин отрывался от души, крича на Арсения благим матом:

– Как это понимать, безмозглый молокосос?! Ты вообще понимаешь, чего творишь, в общем-то случае? Да ты кем здесь себя возомнил? Ты наплевал на всех, ты труд огромного коллектива вот просто так взял и спустил в унитаз!!!

Козырев молчал. Бриль сел за свой пульт и отвернулся от всех. Он ненавидел подобные истории, не мог переносить их буквально на физическом уровне, потому и предпочитал сложные механизмы обычному людскому общению.

– Арсений, хотелось бы услышать от тебя более вразумительные объяснения, – Акименко грозной скалой нависал теперь над провинившимся сотрудником.

– А что тут объяснять, Станислав Сергеевич? Ответственность целиком на мне, я данный факт признаю, и более мне добавить ничего. Разве что кроме… В общем, я бы предложил не прекращать эксперимент, я верю в Стандартную модель. Можете меня уволить или даже убить, но я сделал то, что сделал. Исправить ситуацию сейчас уже невозможно!

– У него еще хватает наглости что-то предлагать! – вновь завелся Цыпкин. – Да тебя на пушечный выстрел теперь никто не подпустит к установке! Да тебя тут больше никто и никогда даже слушать не станет! И не только тут, а вообще нигде! Все, забудь про науку! Ты кончился, придурок, ты кончился как ученый, даже еще не начавшись!

Козырев ничего не ответил.

Акименко тоже хранил гробовое молчание. Он сел на диван, взял в руки журнал. Какое-то время листал его с невидящим взглядом, затем и вовсе закрыл, свернул трубочкой. Локти поставил на стол, журнал между правой и левой рукой образовал некое подобие полочки, на которую шеф положил свой подбородок и замер. Несколько минут он сосредоточенно смотрел в одну точку. Потом медленно произнес тихим, едва слышным голосом:

– Завтра я уезжаю на неделю в Швейцарию. Эксперимент продолжать как ни в чем не бывало. Никому ничего не предпринимать! Разбор полетов после моего возвращения. И чтобы об инциденте знали только присутствующие!

– Какой смысл продолжать эксперимент? – удивился Цыпкин. – Эти данные у нас уже есть!

– А какой смысл его прекращать? Так или иначе, но эксперимент идет. Дадут ли нам организовать новый? Сомневаюсь… а к вам, Сергей Львович, у меня еще будут вопросы по возвращении. Как так получилось, что эксперимент готовится по неверным параметрам, а вы – тот, кто за него отвечает, – про то ни сном ни духом?! И Козырева, кстати сказать, я тоже вам поручал, вот ведь как! Арсений, безусловно, виноват, но имейте в виду, с вас тоже никто ответственности не снимает!

Как ни старайся скрыть провал столь крупного эксперимента, а шила в мешке не утаишь! Вскоре вся лаборатория, да что там лаборатория, весь институт обсуждал произошедшее.

В тот же вечер Козыреву позвонил Малахов. Он был явно расстроен.

– Арсений, скажи мне, милый друг, что там у тебя случилось? Мне звонил Акименко, ты даже не представляешь, что мне пришлось от него выслушать!

– Ну значит, вы уже все знаете.

– Да, но мне все ж таки хотелось бы услышать и твою версию.

– Моя версия ничем не отличается от официальной.

– Что-то тут не сходится, мой мальчик. Во-первых, я слишком хорошо тебя знаю. А во-вторых… – Малахов замолчал.

– Что во-вторых? – Арсений явно заинтересовался.

– Скажем так, – после паузы продолжил профессор, – из того, что я слышу, не может следовать то, что я вижу.

– Что там, расскажите! – Козырев понял, что учитель имел в виду свои особые способности, а подобное сообщение не могло оставить его равнодушным.

– Не знаю, Арсений, что ты там задумал и в какие игры играешь, но после окончания эксперимента я жду тебя в гости!

Малахов положил трубку.

Родители оптимизма не добавляли. Акименко звонил и им тоже. Они, конечно, готовы были во всем поддержать своего сына, но тот замкнулся в себе, ничего обсуждать не желал и ни на какие вопросы не отвечал. После нескольких безуспешных попыток достучаться до Арсения они отстали.

В институте он чувствовал себя изгоем. Никто ему явно ничего не высказывал, но не заметить подобные изменения в отношении все равно невозможно. Лена оставалась единственным человеком, которого, казалось, происшествие нисколько не расстраивало и которая совершенно не изменила своего к нему расположения. Он старался появляться на работе как можно реже. Когда приходил, много времени проводил в центре управления, наблюдал за ходом эксперимента. Кроме него, похоже, происходящее на ускорителе никого больше не интересовало. Все остальное время своего присутствия в институте он с удовольствием общался с верной подругой.