Андрей Морозов - Шаман

Личности Степановых, Григорьевых, Шамана покрыты мраком.

Каким конкретно навыкам Шаман нойдами Кольского полуострова был обучен? Почему он бежал с этого полуострова, почему прибыл именно в Степановку, а не осел в Мурино, где заработать деньги на пропитание гораздо проще? Каким образом полвека назад Степанов-старший образовал в глухом лесу, вдали от поселений, дорог своё поместье? Что конкретно вытворял его разнузданный сын Степанов-младший и при каких обстоятельствах исчез? Кто такие на самом деле эти Григорьевы-старшие – дед и бабка убитых детей? Так ли уж от сердечного приступа скончался Григорьев-старший или его кто-то убил? Почему вся деревня робела перед его женой? Почему никто не донёс следствию о том, что смерть внуков была выгодна только ей? Почему мать убитых детей, невестка Григорьевой, ненавидя её и подозревая о её причастности к смерти детей, не раскрыла следствию свои подозрения? Почему к «делу Шамана» были привлечены жандармы губернского жандармского управления 38 38 Губернское жандармское управление – подчиняющееся Департаменту полиции подразделение политического сыска, осуществляющее дознание (расследование) по делам о государственных преступлениях. , а не мы, уголовные сыщики? Почему дом Шамана при обыске был перевёрнут кверху дном, словно жандармы специально уничтожали внутри него все относящиеся к делу улики? Почему судебный следователь не захотел рассматривать в качестве подозреваемых никого, кроме Шамана? Почему он, зная, что «дело Шамана» ведёт губернское жандармское управление, послал в Степановку филипповского сыщика? Так ли уж следствию были нужны эти спицы? Зная наши суды, можно быть уверенным в том, что Шамана приговорили бы к каторге и без них, только на основе показаний свидетелей. Почему все жители из деревни уехали, спалив её дотла? Мести Шамана испугались или чего-то ещё? И почему, в конце концов, все причастные к делу лица – судья, следователь, прокурор – так подозрительно одновременно по разным городам переводятся?

– Вы не поверите, но некоторыми из перечисленных вами вопросов я задавался в Степановке сам! – возбуждённый словами Кошко, воскликнул Пётр.

– Отчего же, поверю. Иначе ты не раскрыл бы это запутанное дело, не вышел бы на истинного убийцу детей.

Такие преступления, при которых все свидетели умышленно покрывают убийцу, общим сговором придерживаются единой легенды, умалчивают о любых важных обстоятельствах, расследовать невероятно тяжело, а если говорить точнее, невозможно. Дела, которые базируются исключительно на свидетельских показаниях, лишённые вещественных доказательств, невозможно расследовать, если все свидетельские показания единым умыслом искажены.

Поэтому тот факт, что тебе всё-таки удалось хитрыми оперативными путями собрать по Григорьевой обличающие сведения, доказать её вину и способствовать аресту, является сыскным триумфом, оперативным подвигом.

Поэтому когда мы с Филипповым называем тебя самым перспективным сыщиком, то отнюдь не лукавим в этом. Ты на самом деле уникальный малец. Бог наградил тебя большим даром как в наблюдательности, так и в искусстве построения сложных умственных конструкций.

Шаману и его семье невероятно повезло, что в Степановку послали именно тебя – одарённого сыскным талантом наглеца.

Пётр вновь залился краской. Услышать такие слова от начальника московского сыска было непросто.

– Аркадий Францевич, посмею список ваших вопросов по «делу Шамана» дополнить ещё одним, невероятно важным, – тихо сказал он. – Почему об убийстве в Степановке молчат все петербуржские газеты? Самое громкое убийство последних лет словно нарочно скрывается от общественности. Нигде, ни в одной газете, даже самой захудалой, о нём не написано ни строчки. Вы должны понимать, как это странно!

Кошко положил свою ладонь на его правую ногу, простреленную, и ответил:

– Знаешь, сынок, ты полез глубже дозволенного. Вопрос этот выбрось из своей головы. И не вздумай его никому никогда задавать. Я тебя предупреждаю по-отцовски, по-человечески: больше в это дело лезть не смей. В противном случае ты накликаешь на себя беду самую лютую.

Намёк я тебе уже сделал. «Дело Шамана» казалось нам прежде уголовным ошибочно. Масса деталей указывает на то, что оно политическое, и курирует его директор департамента полиции. Этому человеку я тебе не посоветую переходить дорогу.

Иди домой, поешь, умойся и ложись спать. В любой час ожидай от меня вести по встрече с Моллериусом.

Только о «деле СЛТ» я тебе приказываю отныне рассуждать.

19 апреля 1908 года

Суббота

9 часов 15 минут

Санкт-Петербург

Софийская улица 39 39 Софийская улица – ныне Угловой переулок. , 11

Доходный дом Н. И. Львовой

Петра разбудил стук во входную дверь квартиры.

Привычным движением достав из ящика прикроватной тумбочки револьвер, он скользнул взглядом по циферблату лежащих на ней своих карманных часов и прошёл к двери.

На лестничной площадке стоял знакомый швейцар. Выглядел он взбудораженным.

– Пётр Васильевич, у крыльца вас ожидает исправляющий должность начальника московской сыскной полиции по фамилии Кошко! – быстрым голосом выпалил он. – Он велел мне передать вам, чтобы вы приводили себя в порядок и выходили в гражданском костюме к половине десятого!

– Хорошо, передайте Его высокоблагородию (Пётр нарочно подсказал швейцару правильное обращение к московскому начальнику, чтобы на улице не случилось конфуза), что я уже тороплюсь.

Швейцар побежал по лестнице вниз, а Пётр, проводив его взглядом, захлопнул дверь.

Пройдя на кухню, он холодной водой из крана быстро умылся, побрился, причесался и вернулся в комнату. Учитывая обстоятельства предыдущего дня, Кошко ожидал его на улице перед встречей с Моллериусом, бывшим иркутским губернатором, поэтому ему следовало одеться в дорогой гражданский костюм, специально для таких случаев купленный. Без колебаний одевшись в белую шёлковую рубашку, чёрный галстук, чёрные брюки, жилет, сюртук Пётр застегнул на поясе кожаный ремень со скрытной кобурой и засунул за спину свой револьвер (без оружия сыщику появляться на улице в это неспокойное время было никак нельзя – Петербург был наполнен уголовниками, часто вооружёнными и отчаянными).

В прихожей обувшись в лакированные ботинки, запахнув поверх сюртука чёрное полупальто, накинув на голову котелок, Пётр быстро осмотрел себя в зеркале и, удовлетворённый своим необычным видом, прихватив портфель вышел на лестничную площадку. Появляться на улице в такой одежде ему доводилось очень редко, поэтому она буквально сверкала на нём своей новизной и наглаженностью.