Владимир Контровский - Последний из бледнолицых

Отец и дочь остались вдвоём.

А жизнь – жизнь шла своим чередом.

Друзей у Бампо не было – понятие «дружба» не очень котировалось в прагматичном обществе XXI века, однако после гибели жены он сблизился с двумя своими коллегами по работе – с язвительным и сухощавым программистом Ричардом Мэрфи и с финансовым аналитиком Джоном Колдуэллом, флегматичным и добродушным толстяком. Все трое были одногодками, и их судьбы оказались чем-то схожими: Мэрфи развёлся несколько лет назад, а Колдуэлл принадлежал к породе закоренелых холостяков. А разностью натур они, как это нередко случается, только дополняли друг друга. Приятели частенько проводили уик-энды в доме Ната за пивом (с добавлением стаканчика-другого-третьего виски) и за неспешными разговорами о разном. И как-то раз, после того как объёмистая бутылка «Red Label» уже показывала дно, Натаниэль рассказал им о том, как ему хотелось взяться за оружие в чёрный день похорон Джейн.

– Глупости это, Нат, – резюмировал его рассказ Мэрфи. – Чего бы ты добился? Попал бы под суд, и больше ничего! Времена покорения Дикого Запада с его законом мистера Кольта и благородными шерифами прошли давным-давно. Конечно, ты бы в конце концов выкрутился – месть, состояние аффекта, и всё такое, – вот только эти прощелыги-адвокаты изрядно высосали бы из тебя деньжат.

– А жаль, что те времена прошли, – задумчиво проговорил Колдуэлл, глотнув пива. – Парни, куда мы катимся? Их, этих браун-скинов [11], развелось столько, что патронов не хватит – даже если разрешили бы отстрел.

– Не изображай из себя наследника «Ку-клукс-клана», Кол, – досадливо поморщился программист. – Да, стрелять надо было, но только из другого ружья, и не холостыми патронами, как мы привыкли это делать, а боевыми!

– Не понял тебя, Дик, – поднял бровь финансовый аналитик. – Из какого такого ружья надо было палить направо и налево?

– Из того, что у тебя в штанах, Джон, – невозмутимо ответил Мэрфи. – И ты верно подметил: и направо надо было палить, и налево. Детей надо было делать, вот что, и как можно больше. Посчитай сам – ты же у нас хорошо разбираешься в математике, верно? – если у ста супружеских пар рождается по одному ребёнку, то в следующем поколении детей будет уже не сто, а всего пятьдесят; ещё через одно поколение – только двадцать пять. И это я ещё пренебрегаю погрешностями вроде бездетных пар и убылью людей детородного возраста из-за болезней и несчастных случаев. А дальше сообрази – через сколько поколений на Земле не останется ни одного белого человека? Мода-то на детей у нас прошла уже давно!

«А ведь он прав, чёрт бы меня побрал, прав, – думал Нат, слушая Ричарда. – Что там говорила по поводу детей моя Джейн? И наверняка так думала далеко не она одна – вон он, результат, бегает по нашим улицам…»

– Ну, прямо, – проворчал Колдуэлл, – нашёл корень всех бед! Я что ли, должен был рожать этих детей? Иметь или не иметь бэби – тут, как ни крути, последнее слово за женщиной. А мы что? Наше дело несложное…

– То-то ты даже от этого несложного дела отлыниваешь всю жизнь, – съязвил Дик, набулькивая себе в стакан с кубиком льда очередную порцию «скотча». – Феминизм, охрана чести и достоинства женщины от сексуальных домогательств – мы дружно поём это песню вот уже лет пятьдесят. Вот и допелись, и доохранялись, умники! А теперь вступает в действие закон природы – энергично размножающаяся популяция человекообразных животных подавляет и вытесняет другую, пренебрегающую основным инстинктом. Всё очень просто. Да ещё смешанные браки – мы растворяемся в арабах, неграх, китайцах. Их кровь заменяет нашу – пройдёт ещё лет сорок, и на Земле не останется ни одного чистокровного белого, а вместе с нами уйдёт и вся наша культура. Наши женщины охотно ложатся в постели биологических победителей и рожают здоровых метисов – тут чутьё им не отказывает!

– Тебе бы вещать с амвона о наступлении Апокалипсиса, Дик, – не выдержал Нат. – После такой проповеди остаётся только застрелиться! Можно подумать, что белые девушки напрочь пренебрегают белокожими парнями!

– Скажи это своей дочери, Натти, – усмехнулся Мэрфи. – Она у тебя уже большая и наверняка уже посматривает на парней. Нет, ребята, всё будет именно так, как я вам говорю, попомните моё слово! Вы знаете, почему евреи выжили, несмотря на все обрушивавшиеся на их голову гонения и холокосты, а? Я вам скажу – они берегли чистоту крови и трепетно относились к детям. А мы – мы пренебрегли этой древней мудростью. Знаете, почему я развёлся со своей стервой? Нет? Она не хотела иметь детей – видите ли, прибыль не окупает вложенных инвестиций! Конечно, я могу взять себе хоть завтра какую-нибудь филиппинку, которая нарожает мне целую кучу детёнышей, но, – он сделал яростный глоток, – этого не хочу уже я! – И немного помолчав, спросил у хозяина дома, показывая на пустую бутылку. – Слушай, надеюсь, это не последняя боеголовка в твоём арсенале? А то что-то разговор у нас пошёл больно тоскливый…

Разговор действительно оставил в душе Ната неприятный осадок – тем, что доводы Дика Мэрфи несли в себе какую-то первобытную правду, опровергнуть которую было очень трудно.

А Кэролайн действительно выросла, как-то незаметно превратившись из угловатой девочки-подростка в красивую девушку, притягивающую мужские взгляды и чувствующую свою привлекательность. Она заканчивала школу, и Натаниэль частенько разрешал Кэрри устраивать в их доме – благо места хватало – молодёжные вечеринки, во время которых по углам обнимались и шушукались парочки. «Ты расправляешь крылышки, малышка, – думал Нат, перехватывая направленные на дочь взгляды её сверстников (и не только сверстников), – только смотри, не обожги их…»

Как-то раз Натаниэль вернулся домой днём – он взял с работы компакт-диск и решил обработать кое-какие данные на своём домашнем компьютере, не без основания полагая, что эта работа затянется далеко за полночь. И был очень удивлён, увидев перед домом изящный электромобиль с шутливой надписью «Carry Carrie!» [12]на борту – эту машину он сам подарил Кэролайн на шестнадцатилетие, чтобы она ездила на нём в школу.

«Почему Кэрри не на занятиях? – подумал Нат, отпирая магнитным ключом входную дверь. – Последний год учёбы, экзамены… Уж не заболела ли она?». Пройдя на кухню и не обнаружив там дочери, он вернулся в холл и уже собирался было окликнуть её – «Где ты есть?» – как вдруг услышал тихий смех, донёсшийся из комнаты Кэролайн.

Натаниэль поднялся по лестнице на второй этаж, по привычке – без стука – распахнул дверь в комнату дочери и остолбенел.

Его маленькая Кэролайн лежала нагишом на смятой постели в обнимку с каким-то смуглым парнишкой, тоже абсолютно голым, – не нужно было иметь высшее образование, чтобы догадаться, чем они тут занимались.