Андрей Плеханов - Царь муравьев

– Правы, – пробормотал я, опустив глаза.

Мне нужно было сказать еще что-то, но что? Благовещенский бесцеремонно раздел меня донага, с моего же собственного соизволения. И почему он так нервно вел себя, когда говорил о Жене? Нет, просто интересно…

– Как вы относитесь к Жене? – спросил я. – Мне кажется, вы к ней не совсем равнодушны. Извините…

– Я люблю Женьку, обожаю, – быстро проговорил профессор, – уткнувшись взглядом в чашку. – Она – свет в моем окне. Если бы не она, меня давно не было бы в живых. Женька, я просто не могу без нее жить…

Вот черт! Этого только не хватало!

– Значит, мы с вами соперники? – осторожно начал я тему, которую вовсе не хотелось трогать. – В таком случае хочу сразу сказать…

– Не говорите ничего, Дмитрий! – Благовещенский поднял руку. – Помните, я говорил вам про автомобильное столкновение, в котором едва выжил? Меня спасли, да… Успели, благодаря моей племяннице, Женечке. Она замолвила за меня слово Гансу, ей разрешили, она дала мне свою кровь, много больше литра. Но ведь там, в машине, был не только я! Там была вся моя семья! Жена, дочь, сын… Степка был за рулем… Ну почему я не сел сам, дурак самоуверенный, я бы успел вывернуть, а ему было всего шестнадцать, он и вел-то машину пятый раз в жизни! Степка влетел в этот чертов «КАМАЗ», и все погибли сразу, их не спасла бы никакая волшебная кровь, а я сидел сзади, читал документы и меня выкинуло через заднее стекло…

Благовещенский снова шмыгнул – на этот раз откровенно замаргивая слезы. Потом вытер глаза сгибом локтя, рукавом пиджака, совсем не по-профессорски, по-простецки. Мне хотелось броситься к нему, хоть как-то утешить, попросить прощения – неизвестно за что…

– Ужасный рок преследовал нашу семью, – глухо продолжил Михаил Константинович. – Сперва болела Женька: рак почки, печень, под завязку нашпигованная метастазами… Ее спасло чудо. Я понятия не имел, что это же чудо много лет спустя спасет самого меня. Через три года разбились на машине родители Жени – моя сестра, Машенька, и женин отец, Паша. Какой был чудесный мужик Паша… Женька – вся в него, такие же у нее глаза, такая же умница… Мы похоронили их, и Женечка переселилась к нам. Она стала мне как дочь. Знал ли я, что спустя лишь несколько лет то же самое случится с моей собственной семьей, и Женя останется единственной моей дочерью… С тех пор я не могу ездить на автомобиле. То есть иногда приходится, но всегда боюсь – безумно, до колик. Эта клиника – спасение для меня. Я живу здесь, в «Сосновом раю», и крайне редко выбираюсь за его пределы. Я получил новую жизнь, и знаю, на что стоит ее потратить. Можно сопротивляться стилю руководства Ганса, но за все годы я не увидел ни одного его действия, которое можно было бы назвать бесчестным. Думаю, я ответил на ваши вопросы, Дмитрий.

– Мы с вами одной крови – вы и я, – тихо произнес я. – Жениной крови. Она спасла нас обоих.

– «Мы с тобойодной крови, тыи я», – так точнее. – Благовещенский поднялся в полный рост и протянул мне руку – тонкую, длиннопалую, аристократическую. – Я мог бы сказать тебе многое, Дмитрий. Например, что уважаю выбор Жени и вижу, что ты неплохой человек, хоть и не без некоторых особенностей. Или совсем другое: что я размажу тебя, убью без колебаний, если ты сделаешь Жене что-то плохое. Но не скажу ни того, ни другого, потому что ты уже слышал это от других фрагрантов, и сколько же можно повторяться? Давай лучше сделаем две действительно полезные вещи. Первое: перейдем на «ты», потому что так положено между фрагрантами. И второе: ты перейдешь на работу в мою клинику, потому что я хочу видеть тебя каждый день – и как хорошего хирурга, и как будущего мужа моей Жени. Я буду держать тебя под контролем – предупреждаю сразу. Но выбора у тебя нет – либо согласишься, либо пойдешь на все четыре стороны, чтобы наслаждаться мнимой свободой, и навсегда лишишься возможности общения с фрагрантами, в том числе с Женей.

И я кивнул головой.

А вы бы не кивнули? Или вопрос более точный: а чем бы кивнули вы?

Все вопросы о Гансе отпали сами собой. У меня появился новый шеф, и нравился он мне куда больше, чем господин Сазонов. Я был готов подчиняться Благовещенскому – сразу, и даже с удовольствием. По-настоящему хорошие шефы, знаете ли, встречаются не так часто. Под ногами не валяются.

А Ганс – он был так далеко и высоко… Чуть ниже, чем президент Российской Федерации. Какое, право, мне было до него дело?

Мы основательно задержались, и открыли детский онкологический корпус только через полтора месяца, в середине декабря. Эти шесть недель были наполнены для меня действием – плотным, забивающим под завязку каждый час и каждую минуту. Я не жалею о каждой из этих минут – бывает в жизни время, когда ощущение счастья становится настолько осязаемым, что можно резать его ножом и намазывать на хлеб вместо масла. И нет в мире еды вкуснее.

Женька жила со мной. Нам не дали отдельный коттедж, да и не был он нам нужен – небольшая двухкомнатная квартирка в корпусе для медперсонала стала нашим семейным гнездышком. Она была совершенно пустой, когда мы впервые ступили внутрь, крепко держась за руки. Кошка Маруська переступила порог первой и по-хозяйски побежала вдоль стен, обнюхивая углы. Не смейтесь, пожалуйста, в предвкушении повтора – именно повтор сюжета случился к ближайшему вечеру, и я совершенно не возражал против него. Грузовик привез два компьютерных стола, два навороченных, кто бы сомневался, компьютера – со всеми сопутствующими прибамбасами, один двуспальный диван, газовую плиту и небольшой, но вполне приятный кухонный гарнитур. Рабочие, матерно крича, затащили все на наш второй этаж и немедленно, отодвинув меня грубыми плечами, подключили все, что положено. Всего лишь час я колдовал на кухне, сооружая блюдо из рыбы, запеченной с зеленой фасолью, горошком, луком и майонезом, а Женька, привычно уподобившись зомби, сидела, вперив взгляд в оба монитора сразу. Пальцы ее порхали по клавиатуре и двигали мышь с такой энергией, что от несчастного электронного устройства исходил красный лазерный дым.

А потом мы лежали на двуспальном диване. Он был обтянут натуральной кожей и слегка попахивал мебельным цехом, но обладал замечательной упругостью, и нисколько не мешал делать нам то, что мы делали. Даже помогал.

Жизнь продолжала неуклонно налаживаться.

Иногда Женя пропадала – как всегда, без объяснения причин, но, слава богу, ненадолго, дня на два, не больше. Я справлялся с ее отсутствием без особых мук, потому что работы у меня было хоть отбавляй. Три раза мотался в Москву и один раз в Калининград. Оборудование мы закупали в Германии. Здесь можно было бы вставить замечательную историю, что нас с Женей послали в командировку в Дюссельдорф, и мы нашли денечек, чтобы удрать в Париж, и как следует погулять по нему, и посетить тот самый ресторанчик, поесть в нем недожаренных бифштексов и пресловутой манной кашки… Увы, истории не будет, потому что ничего такого не случилось. Впрочем, платили мне теперь столько, что к Рождеству я мог бы позволить себе поездку во Францию за собственный счет. Что, кстати, и планировал.