Даниил Торопов - Игра «Другая Жизнь»

– Нет, это так не должно закончиться, я вернусь, вернусь, Гайка! Нееееееееет!!!

– Кто вернулся-то?

– Он опять вернулся.

– У него приступ.

– Я тоже хочу увидеть эту гайку и хочу узнать, из чего она сделана! Вдруг она люминесцентная.

– Неееееееет! Я не останусь здесь! Дайте мне таблетки! Дайте мне таблетки! Ааааааааааа!

В палату вбегают санитары с бинтами и шприцом, пытаются меня связать. Я закрываю глаза, словно пытаясь вернуться в прошлый сон, вспоминаю, что там было, и тянусь туда. Я вижу Гаечку: она держит руки, словно молится. Врач стоит возле Гаечки, ставит мне укол. Картинка пропадает. От ощущения того, что в меня входит игла, закрываю глаза. Чувствую, что это то – вот там мне делают укол – это то, что надо, надо сделать рывок и там очнусь навсегда. Тянусь к ощущению укола, думаю.

– Да, да это здесь!

Открываю глаза и вижу, как санитары вытаскивыют иглу из моей руки и связывают меня, сдерживая все мое тело. Я понял, что я проиграл, и мне нужно больше таких таблеток.

Расслабившись, я принял свою судьбу: меня кормили с ложки. Бедный Пухляш приходил, с грустью поглядывал на меня и пытался говорить, Малевич что-то рисовал. От вони я сблевнул, так и продолжив вспоминать ее черты лица. Я потерял чувство времени, ко мне подошел санитар и начал развязывать, что-то говоря мне. Он проводил меня на завтрак, дав мне другую пижаму. Ивана также освободили от кровати, и он молча следовал везде за мной, даже в туалет. Он зачем-то попросил санитаров отправить меня и его в банный день в другое здание, на что санитар сказал, что посмотрит на наше поведение. Но мне было наплевать, я хотел вернуться туда: к ней, к моей Гаечке, и к моей привычной жизни. Я там словно в коме, и это успокаивало меня, что этот шизик ей ничего не сделает. Единственное, что меня беспокоило, удасться ли мне достать у Пухляша достаточное колличество таблеток для того, чтобы отправиться обратно и раз и навсегда остаться там. И есть ли у других такие же таблетки и можно ли мне у врача взять такие же. Поговорив с Пухляшем, мы договорились, что в знак извинения полднических вкусностей я ему дам больше, чем ранее. Он также сотряс с меня пять сигарет поверх за невыполнение обязательств, о чем мы, якобы, ранее уже договаривались. Также договорились, что синие таблетки мне не нужны. Удалось узнать, что я уже пытался добиться, чтобы мне выписывали такие же таблетки. Но главврач как ни странно после того, как я ей все рассказал, отказалась мне выдавать эти таблетки, сказав, что для человека с деменцией они противопаказаны. И мне не удалось ее вразумить. И также я уже проверял всех больных лежачих на этом этаже. Было весьма забавно наблюдать, как вовремя сончаса Иван уговорил человека-апатию продать душу дьволу ради нашего освобождения, на что тот сказал просто:

– Ок.

Позже он договорился с Малевичем, что тот призовет дьвола для обмена души на его услугу освобождения Евгения. Взамен Иван предложил взять Малевича с собой. Он отведет его туда, где будет его дом с женой и пирогами с макаронной начинкой и что тот дом никто не сотрет. На что он и согласился. Я сказал:

– Иван, успокойся, отмена операции высвобождения. Мне нужно остаться здесь и сделать кое какие дела.

– Ни за что, я больше не буду плясать ни под какую дудку.

Я сказал:

– Мы найдем тебе сосульку, это значит, что найдем.

– Бл… ть, Иван, мне это н енадо, это не сработает, я справлюсь как-нибудь сам. Я знаю, как мне вернуться и тем самым есть возможность вернуть к вам Жеку.

– Я не буду плясать под чужую дудку, я найду тебе сосульку и верну друга.

– Я найду тебе сосульку, я найду тебе сосульку. Тьфу блин. А что, если я откажусь от того, чтобы сосулька падала мне на голову с большой высоты снова.

– Я заточку с собой возму и пырну тебя, ты ослабнешь и тогда Евгений высвободится.

– Да какую заточку, сказачный ты Иван, где ты ее возмешь, блин?

– Заточку сделаю из простыни.

– Да не делается заточка из простыни, она просто сгорит у тебя, Иван Дурак.

– Ха-ха, очень смешно, ты проверяешь меня, да? Я-то знаю: я умный, а ты вот врешь сейчас, да? Ты научил меня, что слушать только себя надо. Я сказал – я умный, значит, я умный. Никто не дурак.

– Дебил, бл… ть, ты значит. То есть то, что сейчас мы с тобой разговариваем, это ты только себя слушаешь?

– Что? Ээээ.

– Ты меня слушаешь, потом что-то говоришь, ты еще не полностью усвоил урок, Иван, иногда нужно слушать людей, иначе ты останешся полностью один и будешь выглядеть глупо, ведь по твоей логике, диалоги тебе не нужны, юный ты диктатор.

– Ты прав, Даниил, я понял, что ты имел ввиду. Я не буду слушать тебя, ты слушай меня. Если я тебе говорю, что нужно это делать, делай.

– Не буду я тебя слушать, Иван, не превращайся в тирана, будь добрым, каким ты….

– Помолчи и послушай. Если не будешь слушать, я разобью стекло и порежу тебя, и тогда, наверное, Евгений вернется. Скажи мне спасибо, что я помогаю тебе отправиться обратно.

– Спасибо, что помогаешь мне отправиться обратно.

Ко мне подошел медбрат.

– Там к тебе пришли, как всегда иди открывай окно, пообщайся.

– Какое окно?

– В палате у себя, дебил, харэ им прикидываться.

– Да уж и Вам доброго дня.

Я пошёл к окну, и даже тут Иван следовал за мной. Как только я открыл окно, то увидел женщину. Она была пьяна и с каким-то армянином в спортивках. Затем она начала говорить:

– Женечка, прости меня, ты, наверное, сам все понимаешь, прошло три года. Врачи не знают, когда тебя выпустят. Говорят, у тебя снова начались припадки. Прости, Женечка, что не дождалась тебя.

– Э. Я прощаю тебя, дорогая. Все хорошо. Я тебя прекрасно понимаю. Все, мне пора пить таблетки, врачи уже зовут.

– Постой, Женечка, это Олег, он заботится о нашей семье. Скажи, Олежа, что-нибудь:

– Жека, рад знакомству.

Я подумал: как же он меня уже бесит, сука эта армянская.

Он продолжил:

– Я позабочусь о девочках и Павлуше, как только ты выйдешь, я уеду к себе в Ереван, а девочки с Пашкой останутся с тобой.

Я подумал, что пора этот театр заканчивать, мне лишь валюта местная нужна, чтобы получить красные таблетки. Пожалуй, подыграю им, будто я душевно больной.

– Все хорошо, Золотко, я не скоро выйду, не беспокойтесь, у меня все хорошо, токо приносите мне сигаретки с вкусняшками. Всё, пока-пока, продолжайте жить без меня.

Я даже окно не успел закрыть, как услышал, что он говорит моей жене:

– Я же говорил, что он больной, вот видишь.

– Олежа, зря я тебе позволила прийти сюда, а вдруг он переживать будет и ему еще хуже станет, что мы ему скажем, когда он выйдет, куда он пойдет?

Закрыв окно и повернувшись к местным так называемым душевнобольным, я отметил про себя полнейшую тишину вокруг и сочувствующий взгляд каждого из них, за исключением мистера аппатии. Я сказал: