Роман Корнеев - Время истекло

– Но значит…

Курт кивнул.

– Значит, новая война. Вряд ли на этот раз она будет локальной. И вряд ли победоносной. Это вам не Сорокадневная война. Но хуже другое. Большинство этих людей теперь обречены, если им не поможет ваш тригелий, ваш литий, ваши водородные изотопы. Мунных ресурсов слишком мало. Вот почему вы нужны нам. И вот почему мы хотим быть нужными вам.

Безумие, какое-то безумие.

Люди, крошащие друг друга из-за банальной воды и чёртовых иммунных ограничений.

Что стало с Матушкой за то время, пока его не было дома?

Новак покачал головой.

Надо же, он назвал Землю «домом». Смешно. Смешно и горько.

– Но вы же понимаете, что если этот хаос выплеснется сюда, а он обязательно выплеснется, никакая ваша хлорелла не поможет.

Курт кивнул и засобирался.

– Вот потому я вас так быстро и покидаю, Лео. Отдыхайте, набирайтесь сил, пока есть время, нам всем предстоит немало потрудиться.

Со стороны побережья снова надвигалcя шторм, но не это беспокоило. Здесь, на твёрдой земле, пропахшие гнилью водорослевых матов порывы ветра уже не представляли собой никакой опасности. Ну промочит тебя снова, обычное физическое неудобство не шло ни в какое сравнение с той угрозой, какую представлял шторм посреди колышущегося под тобой моря.

Когда ненадёжная пузырящаяся сероводородом опора может в любой момент разойтись под твоими мокроступами, то поневоле начинаешь прислушиваться к каждому дуновению.

Фигура долговязого мужчины, замершего у обрыва каменной гряды, невольно покачнулась в такт незримому прибою. Влево-вправо, морская качка преследовала морехода даже на суше.

Ну, полно. Фигура отошла от края.

Что-то сенатор задерживается. Или того хуже – решился сменить полётный маршрут.

Опреснительная станция – в паре тиков западнее, над ней бесполётная зона, но на восток – забирай сколько угодно. Вот это беспокоило куда сильнее.

Фигура повела головой из стороны в сторону, как радаром. Неловко выйдет, если весь этот путь сюда был проделан зря.

Пантеллерия осталась в сорока километрах на северо-восток отсюда, финальный переход народов моря во времена карфагенского расцвета, пограбить и назад, однако в наше время за двое суток преодолеть этот участок без поддержки с воздуха, скрываясь от патрульных дронов – уже само по себе подвиг. Сколько народу здесь утонуло в попытке перебраться на тот берег. Моторные лодки завязали меж смыкающимися водорослевыми просветами, рвались об острые края частых здесь скальных выступов борта «зодиаков», да если кто и добирался, не перевернувшись в грозу – любой нарушитель крупнее чайки отслеживался ещё на подходе, а там уж держись.

Со времён начала Войны за воду стрельба на этом берегу не переставала даже несмотря на её формальное окончание, оставаясь своеобразным эхом затянувшегося конфликта, в котором все были против всех и все – сами за себя. Люди продолжали гибнуть даже не от рук других людей, пусть отупевших от бесконечной и бессмысленной мясорубки, но гибли автоматически, руководствуясь хладнокровными безжалостными алгоритмами защитных систем.

В теории, гашетку в итоге прожимал, принимая решение, живой человек, но это в теории.

И никому, никому из несчастных беглецов за все эти годы не пришло бы в голову двигаться не на север, к чёрным стенам далёкого и такого вожделенного для них Мегаполиса, а в обратном направлении, навстречу солёной пыли мёртвой Сахары.

Но перепачканная в подсыхающей бурой водорослевой слизи поверх гидрокостюма человеческая фигура проделала именно этот самоубийственный фокус, пешком, в одиночку. Об этом ясно говорила тянущаяся к ней от самого побережья цепочка следов, которые всё не спешил окончательно замести ветер. Впрочем, так далеко разведботы опреснительной не залетают, а с эшелона следы не заметишь.

Фигура меж тем и не собиралась прятаться, пройдя чуть вперёд, она выбрала небольшой участок, свободный от крупных валунов, привычным жестом воткнув туда пилон маяка и отходя в сторону. Прибудет сенатор вовремя или нет, а порядок действий у него теперь всё равно един.

Водорослевый налёт на нём окончательно подсох, и теперь порывы ветра выбивали из фигуры клубы бурой пыли, она будто начала дымиться, напоминая себе, что пора избавляться от гидрокостюма. Куртка с капюшоном упряталась под камнями, оставляя на ветру трепаться спутанную чёрную шевелюру мужчины. Вынутая из рюкзака бурая походная хламида свободными складками легла на плечи, если добавить к этом сандалии на босу ногу и серого цвета плотную тканевую юбку – не отличишь от местных, будто то двадцать первый век нашей или шестой век до нашей эры. Впрочем, совсем уже неузнаваемая фигура предпочла подобному ретро обычные тёртые джинсы и такую же джинсовую бейсболку с иероглифом NY на лбу.

В подобном виде мужчина уже сошёл бы за своего хоть на азиатских продуктовых рынках, хоть в южноамериканских комунидадес. Моложавого вида, средних лет, бледное лицо выдавало в нём человека, нечасто покидающего стены Мегаполиса. Универсальная, непритязательная внешность гражданина мира. Вот только здесь, на руинах поверженного Карфагена, он смотрелся странно. Не потому, что был неправильно одет, а потому, что зачем-то забрался так далеко в пустоши, один, без воды и транспорта.

То ли кто из персонала опреснителя заблудился, зачем-то покинув территорию, то ли местный, поджидающий своих перед очередным нападением на посты внешней охраны.

Впрочем, ни тем, ни другим мужчина выглядеть не стремился. Он не метался между скал, пытаясь выискать заветный ориентир на побережье и попутно морщась от вони разлагающихся водорослей, и не нырял в тени, прячась от случайной воздушной разведки, углядевшей подозрительное движение вдали от периметра. Нет, он просто уселся на самом припёке и стал ждать, даже не оглядываясь на оставленный им посредине площадки маяк.

Время ещё оставалось.

Между тем гроза уже окончательно сконцентрировалась на севере, из-за горизонта начало заметно погромыхивать, наконец, плотный клубящийся фронт заслонил собой обычное серое марево полуденной дымки, первые крупные капли ударили в каменную пыль, и уже после впервые полыхнуло.

Совсем неподалёку, в нескольких сотнях метров в вершину скалы с рокотом вонзилась сначала одна плазменная плеть, затем другая. Оглушительный удар рубанул по ушам почти одновременно, так что даже загодя раскрытый рот не помог. Мужчина дёрнулся от боли в ушах, но на беснующуюся вокруг него стихию внимания даже не обратил. Его взгляд высматривал в небе нечто, видимое лишь ему одному. Некую едва заметную точку, что уже на всех парах летела к нему с небес.