Уильям Бартон - Бунт обреченных

«Да, это кредо солдат, только в это наемник и должен верить», — . мысленно произнес я и спросил:

— Тогда почему хруффы все еще здесь?

Ответа я так и не получил.

Позднее огонь почти погас, превратившись в тлеющие красные огоньки; запах горящего масла стал гораздо слабее и перестал щекотать ноздри.

Я, скорчившись, лежал в своем спальном мешке, прижимая Сару к обнаженной груди, ее ягодицы находились у верхней части моих бедер. Руку я положил на низ живота девушки, водя пальцами по волосам лобка, спускаясь ниже, ощущая влажную поверхность и вновь возвращаясь в исходное положение.

Мы наблюдали за Шрехт и ее маленьким Всатом. Она схватила его, бросила на спину. Коричневый утенок выглядывал из-под нее, сверкая глазами н тихо поскуливал: «Борк, борк, борк». Между ними собиралось что-то, похожее на кровавую пену.

Я раздвинул ноги Сары, подался вперед и провел членом по ее влажному лону.

— Борк!

Всат крикнул, внезапно забился под тяжестью тела жены, а она зарычала, словно рассерженная тигрица, вжимаясь в тело супруга.

— Борк! — крик Всата сменился раздраженным бормотанием «ворк, ворк, ворк», издаваемым другими самцами.

Я чувствовал, как Сара трясется, пытаясь заглушить хихиканье, и прижимает руку ко рту.

— Шш, ты мешаешь им, — предостерег я подругу- Я не могу сдержаться, Ати. Они так смешно смотрятся…

Шрехт забилась, затем мы услышали приглушенное «борк» Всата, и пара успокоилась.

На Хруффе наступила еще одна ночь. Ее мы провели в горах, на высоком плато, недалеко от теплого, пенистого экваториального моря. Ночной ветер пьянил нас дыханием лета, ароматом цветов. Этот запах был мне абсолютно незнаком — резкий, кисло-сладкий, не сравнимый с запахом любых, самых изысканных духов, произведенных человеком. Я, Шрехт и несколько других хруффов с эмблемами, нарисованными на телах, — очевидно, солдаты и офицеры ее подразделения — стояли на краю черной пропасти. Над созданием этого каньона природа трудилась несколько веков, но он казался выдолбленным из камня чьей-то искусной рукой. При солнечном свете это место, должно быть, выглядит просто великолепно.

Цвайрог и Сара остались в лагере, хотя на такие прогулки мы обычно с собой брали и их, и самцов.

Но сегодня мы ушли одни, одни солдаты.

Над головой сверкали звезды, их свет был ярок и напоминал трассирующие пули, собранные в одной части неба. В другой их оказалось почему-то меньше.

Хруфф находится в отдалении от нашей галактики, поэтому Млечный путь, расплываясь по всему небу, теряет свою форму. Как бы компенсируя этот недостаток, появляется галактическое ядро — большое скопление ярких звезд, будто нарисованных на непроглядном черном небе.

Шрехт стояла рядом со мной. Тишину нарушал лишь Шепот ветра, несший с собой слабый запах хруффьей чешуи. Остальные ее соплеменники расположились позади нас, почти дыша нам в затылки, едва не сталкивая нас с обрыва.

В глубине каньона царила настоящая непроглядная тьма. Слышался лишь отдаленный глухой ропот — ветер бился о стены.

— Хорошо, — прервал я молчание, — очень красиво… Итак, кто теперь объяснит нам, зачем мы здесь? — Сара очень огорчилась, когда Шрехт заявила о своем намерении совершить прогулку без них.

Цвайрог заметно изменилась, ее протестующее грохотание внезапно оборвала подруга, которая сделала непонятный мне жест.

Одна из хруффов забормотала что-то, приводя меня в отчаяние — у нее не имелось транслятора.

Заговорила Шрехт:

— Если нам повезет и мы успеем правильно рассчитать время, то успеем как раз к началу появления ночных демонов. Они выходят и возвращаются обратно несколько раз, а потом их не видно довольно долгое время, определенный период. Первая ночь считается самой лучшей.

— А почему мы не взяли остальных?

— Они еще… не готовы.

Ага, мне оставалось только стоять и ждать.

Находившиеся возле меня солдаты внезапно напряглись в ожидании, один из них что-то зашептал, сосед заставил его замолчать. Шрехт подняла руку, указывая куда-то в темноту.

Очень далеко, почти за пределами видимости, в кромешной тьме замерцали зеленовато-золотые искры. Послышался приглушенный звук, напоминающий трение кожи о кожу, который затем сменился хлопками.

Внизу вновь замерцал огонек; один из хруффов вновь зашептал и опять, пристыженный соседом, замолчал. Очевидно, не один я впервые присутствую на этом шоу. Огоньки продолжали распространяться, становились ярче, напоминая игру драгоценных камней на бархате, будто тысячи зеркал повернулись к небу и отражали свет звезд.

Вообще-то это был не белый свет звезд, а зеленый и золотой, смешанный с серебряным и крова, во-красным, а также голубой, но не яркий, а приглушенный.

Шрехт прошептала что-то вроде: «Аахх…». Транслятор никак на это не отреагировал. Я впервые почувствовал, что хруфф боится, и мне стало не по себе.

Внезапно разноцветные звезды внизу, в каньоне, взметнулись ввысь, приобрели объем, сформировались в сверкающие спирали и устремились в небо. Я слышал шуршание и хлопанье миллиона крыльев.

Ночные демоны взмыли ввысь над нашими головами; их крылья искрились, оставляя в ночном небе серебряные и золотые, коричневые и ярко-рыжие, огненные, бриллиантовые полосы. В этом действе смешались и голубая молния, и огни праздничного фейерверка.

Демоны в звездном вихре кружились над головами. Создавалось впечатление спиральной галактики, то уносящейся прочь и становящейся меньше, то приближающейся, расплывчатой, хаотичной, неправильной. Затем она взорвалась, стала похожа на крабовидную туманность и постепенно начала уменьшаться, таять, исчезая в небе, растворяясь между звезд, пока не сгинула совсем.

У меня перехватило дыхание, будто я не делал вдохов уже несколько часов.

Мне подумалось, что такое зрелище доставило бы Саре массу удовольствий.

Лагерь находился не так далеко отсюда, всего за несколько километров. Может, ей и удалось что-нибудь рассмотреть…

Внезапно я ощутил жар и масляный запах, исходящий от хруффов, действующий на меня угнетающе. Окруженный этими тварями, загораживающими мне небо, я почувствовал острое желание вырваться, убежать, но единственной дорогой к свободе была та, что вела вниз, в пропасть, в царство демонов.

Я взглянул на Шрехт и понял, что она держит протянутую руку, в которой зажата полоска ткани — повязка на глаза.

— Что здесь происходит, черт возьми?

— Надень это, друг Моррисон.

— Зачем? — В груди у меня похолодело.

— Надень, солдат, а ответ скоро получишь.

Я попытался что-либо прочесть в ее глазах, но они, как всегда, были непроницаемы. Тогда я перевел взгляд на ее руку, на когти и щупальца, держащие узкую белую полоску. Это была не повязка приговоренного к смерти просто товарищ по оружию, Шрехт, не доверяла мне.