Уильям Бартон - Бунт обреченных

Когда несколько часов назад мы вышли на след и яркий оранжевый шар солнца скрылся за горами, Шрехт потрясла его цепью. Она засмеялась, включила транслятор и произнесла:

— Это спасет маленького умного негодяя от многих неприятностей…

Вдалеке послышался ужасный вой, глубокий, низкий, похожий на работу дизельного двигателя на холостом ходу. Затем его сменил странный, гневный шум… «Ворк, ворк, ворк», — подали голос другие самцы. Они подобрались уже совсем близко, дразнили дичь.

Я зарядил свой старомодный арбалет, с силой натянул тетиву и установил стрелу. Взглянув на Сару, одетую в белую теплую парку, отчетливо виднеющуюся в темноте, я увидел мерцающие глаза и пар, вырывающийся изо ее рта.

— Будь рядом.

— Не волнуйся, — ее голос был едва слышен.

В отдалении последовала череда восклицаний: «Ворк, ворк, ворк». Всат от возбуждения заверещал, рванул вперед, натягивая цепь, боркая, как сумасшедший, но шепотом. Он оказался достаточно разумен, чтобы не навести дичь на свой след.

Я удивился, когда подручные Шрехт приволокли остальных самцов, размером не больше Всата и его братьев, но гораздо худее, сильнее, мускулистее. Их голоса казались грубее, ниже и резче. Крутые, жестокие, злые коричневые утки.

В отдалении высоким, резким голосом, похожим на рык загнанного в угол уссурийского тигра, вскрикнуло существо, за ним последовал визг коричневой утки, бьющейся в агонии, затем «ворк, ворк, ворк» и еще один агонизирующий вопль. Со стороны нашего загнанного друга послышался какой-то металлический звон и быстрое тявканье.

— Пойдем, — проговорила Шрехт и потянула Всата за цепь.

Когда Сара увидела предмет охоты, она выругалась безжизненным голосом:

— О, мать твою…

Чудовище оказалось не настолько огромным, оно даже немного уступало по размерам Шрехт, но все же там было на что посмотреть и от чего прийти в ужас: сверкающие фиолетовые глаза, похожие на огненные пятна в темноте, белые клыки, горевшие или испускавшие фосфоресцирующее свечение, черные лапы, бугристая мускулистая спина. Чудовище согнулось над трупом мертвой коричневой утки; желтая кровь струилась из раны в боку…

Самцы зашептались, испуская пронзительное «ворк, ворк, ворк», бросились вперед, но, напуганные монстром и его чудовищным рыком, тут же отбежали назад. Думаю, они были счастливы.

Шрехт наступила ногой на цепь мужа, заставляя его стоять на месте, успокоиться, и скомандовала:

— По счету «три»…

Она сосчитала — мы дали залп. Гром выстрелов показался до боли родным, вслед за ним послышался вой отчаяния и горя, и коричневые утки сомкнули кольцо.

Позже, сидя у костра и слушая потрескивание сухих поленьев, вдыхая аромат незнакомой пищи, мы с Сарой ожидали, пока, на плите подогреется человеческая еда, что мы взяли с собой. Вернулись подручные Шрехт, разделали мертвого зверя, и вот уже его конечности, насаженные на вертел, были оставлены жариться под надзором бдительного слуги.

Около костра было очень жарко, камни плавились, но обнаженный хруфф грелся у красного пламени, подставляя то один бок, то другой.

— Надо, чтобы жар собирался внутри, — проговорила Шрехт, — тогда костер догорит до рассвета. — Она разлеглась около маленького Всата, кормя его хрустящими кусками приготовленного мяса, время от времени похлопывая его по голове, издавая воркующие звуки, когда он вставал на задние лапы и просил добавку… — Позже, малыш. А, все время мы говорим «позже».

Остальные самцы находились в отдалении, закованные в цепи и выстроенные в шеренгу. Их глаза блестели в темноте, они жадно набросились на горячие, но недожаренные куски, наваленные в огромные каменные миски, что подручные Шрехт принесли им.

Слуги наблюдали за ними, подшучивали друг над другом и над своими подопечными, заставляя Шрехт смеяться. Нам же эти шутки были непонятны, и никто не собирался нам их переводить.

Сара вручила мне горячую пищу и баночку подогретого шоколада. Шрехт сказала:

— Одно из этих блюд очень вкусно пахнет.

Я протянул ей еду и дал понюхать.

— Напиток, я думаю.

Вмешалась Сара:

— Не понимаю, как ты можешь различать запахи, когда все вокруг провоняло газолином.

«Да ты становишься слишком дерзкой, малышка», — подумал я. Она продолжала:

— Почему ты не взяла с собой Цвай? Она мне нравится.

Хруфф немного помолчала, затем ответила:

— Цвайрог? Ей здесь будет плохо, такого рода забавы ей не нравятся.

«Не нравятся, надо же», — саркастически подумал я.

Шрехт легла на землю, устремив глаза на нас, и подтолкнула Всата. Он свернулся в толстый маленький клубок и сладко замурлыкал. Какой смешной звук, похожий на храп утенка Дональда из старого мультфильма.

Позже над нашими головами зажглись звезды; огонь медленно умирал. Хруффы-подручные, что-то рыча друг другу, занялись игрой, сев в кружок за костром. Самцы успокоились, переваривая сытный обед, погрузились в тяжелый сон. Мы с Сарой закончили трапезу и сидели, прислонившись к скале, хранившей тепло костра, от которого тоже еще исходили теплые волны. Шрехт свернулась клубком возле своего маленького мужа и проговорила:

— На чудовищные расстояния раскинулась огромная империя расы господ. Далеко отсюда идут бои, льется кровь, гибнут цивилизации.

Да, мы вместе участвовали в таких боях. Над головами сверкали до боли знакомые звезды. Среди них не было ни одной, которая не принадлежала бы повелителям.

Я подумал о Соланж, выросшей в пустыне, окаймленной горной цепью. На мгновение меня охватила тоска, желание, чтоб она, а не Сара, сейчас находилась со мной.

— Иногда я думаю о том, каким мог бы быть мир, если бы не было расы господ, — мечтательно сказала Шрехт.

Мечтать невредно, но бесполезно:

— А что бы стало с хруффами? Где бы они стали жить!

Моя подруга изумленно хмыкнула:

— Здесь, мой друг, и больше нигде. Когда пришли синоты, Ханак был уже довольно старым городом. У нас имелось оружие из стали и города из камня, наши самцы-животные, наша дичь и урожай, который надо было собирать. Своими чувствительными щупальцами она погладила спину Всата, наблюдая, как тот пошевелился. — Чего еще желать?

Я показал на небо: — Люди тоже имели все это, когда на нашу планету вторглись вы.

— Саанаэ тоже.

— А что ты чувствуешь по отношению к ксуитянам?

— А что я могу чувствовать? Несколько сотен их осталось в живых. Может, когда-нибудь они выйдут с нами на охоту, пойдут в бой.

— Может, и так. — Я живо представил себе ксуитянина рядом с нашими саанаэ. Может, я бы смог завести с ним дружбу, такую, как со Шрехт или Соланж. Внезапно я вспомнил о Марше и Сэнди, ушедших в холодный мир теней.

Шрехт продолжала: — Ксуитянам нечего стыдиться. Это важнее, чем некоторые другие вещи.