Барбара Эрскин - Дом на краю прошлого

– Заходите, когда пожелаете, милочка. Мы с Дот окажем вам любую помощь.

Только спеша в быстро сгущающихся сумерках к машине, она вспомнила эти его последние слова и задумалась, что же он имел в виду. Почему ей должна понадобиться помощь? Он ведь именно это слово употребил. И почему он боялся?

Было уже совсем поздно, когда Джосс наконец подъехала к дому в Кенсингтоне и припарковала машину на невозможно маленькой площадке перед ним. Устало выбравшись из машины, она полезла за ключами от входной двери.

В кухне все еще горел свет. Люк, забившись в угол, сидел за столом, уставившись на чашку остывшего кофе. Муж был таким крупным, что кухня казалась маленькой. Он поставил локти на разбросанные по столу бумаги и положил подбородок на ладони. Казалось, ему трудно держать голову. Он был бледен, хотя обычно отличался ярким румянцем.

– Привет, дорогой! – Джосс наклонилась и поцеловала его взлохмаченную макушку. – Извини, что я так задержалась. Мне пришлось доехать до Олдебурга. Том спит? – Ей очень хотелось подняться наверх и обнять малыша.

Люк кивнул.

Она наконец заметила его унылое состояние.

– Люк? В чем дело? Что случилось? – Она села рядом с ним на стул и коснулась его руки.

Он медленно покачал головой.

– Джосс, не знаю, как и сказать. Фирмы «Гендерсон и Грант» больше не существует.

Она потрясение смотрела на него.

– Но Барри сказал….

– Барри меня обманул, Джосс. И забрал все деньги. Я-то думал, что он мне друг. Я считал, что наше партнерство надежно. Так вот, я ошибался. Ошибался! – Он внезапно грохнул по столу кулаком. – Я пошел в банк – на счету пусто. Весь день провел с бухгалтерами и полицией. Твоя сестра приехала, чтобы приглядеть за Томом. Я не знаю, что делать. – Он провел пальцами по спутанным волосам, и Джосс внезапно поняла, что он вот-вот расплачется.

– Ох, Люк…

– Мы потеряем дом, Джосс. – Он, пошатываясь, встал на ноги, уронив стул, на котором сидел. Открыв дверь, ведущую в их садик размером с носовой платок, он вышел на темную террасу и уставился в небо.

Джосс не пошевелилась. Все мысли, которые волновали ее днем, вылетели из головы. Она смотрела на бледно-оранжевые плитки над рабочим кухонным столом. Полтора года она копила деньги на эти плитки, нашла их, заплатила за работу. Они были завершающим этапом устройства кухни, кухни ее мечты в их первом доме.

– Джосс. – Люк стоял в дверях. – Прости меня.

Она поднялась и подошла к нему, положила голову ему на грудь, а он обнял ее. От него так уютно пахло Люком – смесью машинного масла и лосьона после бритья, старой шерстью и… Люком.

– Мы что-нибудь придумаем, – пробормотала она, уткнувшись носом в свитер. – Мы выкарабкаемся.

Он прижал ее к себе еще теснее.

– Ты так думаешь?

– Я снова стану преподавать. Это поможет нам продержаться, особенно, если Лин согласится присмотреть за Томом. Мне повезло, что моя сестра любит детей. Она очень хорошо с ним управляется… – Джосс замолчала.

В конце своей учительской карьеры она возненавидела это занятие. Ее раздражала программа, ее больше не интересовали уроки. Она выбрала себе не ту профессию, Джосс это понимала, хотя из нее получился хороший преподаватель, очень хороший. Но она не была учителем по натуре; ее больше интересовали академические вопросы, и еще она была романтиком. Это плохо сочеталось. Беременность была послана ей Богом, хотя и оказалась неожиданной и незапланированной. Поверить трудно, но больше всего она радовалась тому, что сможет навсегда бросить преподавание. Она ушла в конце весеннего семестра, не поддавшись на уговоры Дэвида Трегаррона, ее непосредственного начальника, передумать, и с головой окунулась в радости грядущего материнства.

Джосс вздохнула. Возможно, ее возьмут назад в школу. Она недавно слышала, что женщина, которая ее заменяла, уходит. Но даже если этого не произойдет, ей наверняка дадут прекрасные рекомендации. Вся беда в том, что Джосс не хотелось больше преподавать. Ей хотелось возиться с Томом.

Она глубоко вздохнула и встала. Обычные движения – налить чайник, включить его – дали ей время немного собраться с мыслями.

– Выпить горяченького и в постель, – твердо сказала она. – Завтра что-нибудь придумаем.

– Благослови тебя Господь, Джосс. – Люк быстро обнял ее. Затем вспомнил, где она побывала, и устыдился. – Так расскажи мне о поездке. Что тебе удалось сделать? Нашла мать?

Она покачала головой, насыпая растворимый кофе в кружки.

– Она умерла несколько лет назад. Дом пустует. Думается, никого из семьи не осталось.

– Ох, Джосс…

– Это неважно, Люк. Я многое о них узнала. Мама была больна и несчастна, когда умер ее муж. Поэтому она и отдала меня. И, – внезапно Джосс повеселела, – по-видимому, она оставила мне письмо. Мне следует связаться с адвокатской фирмой. Кто знает, – рассмеялась она, – может, она оставила мне целое состояние.

– Миссис Грант? – Джон Корниш появился в дверях офиса и пригласил ее войти. – Простите, что заставил вас ждать. – Он жестом предложил ей сесть, и сам устроился за столом. Перед ним лежала тоненькая пластиковая папка. Он подвинул ее к себе и взглянул на Джосс. На вид ему было лет шестьдесят. Строгий костюм и солидные манеры контрастировали с добрым лицом. – Вы принесли ваше свидетельство о рождении и документы об удочерении? Простите, это пустая формальность…

Она кивнула и достала бумаги из сумки.

– Вам назвал меня Эдгар Гоуэр?

Джосс снова кивнула.

Корниш покачал головой.

– Должен признаться, я не был уверен, свяжетесь ли вы со мной. Знаете, ведь осталось всего два года.

– Два года? – Джосс напряженно сидела на кончике стула, вцепившись пальцами в сумку.

Он кивнул.

– Это странная история. Могу я предложить вам кофе, прежде чем мы начнем?

– Пожалуйста. – У нее во рту совсем пересохло.

Когда им принесли кофе, Джон Корниш снова сел за стол. Он не притронулся ни к лежащей на столе папке, ни к конверту с документами.

– Ваша мать, Лаура Кэтрин Данкан, скончалась пятнадцатого февраля тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. Она переехала из Белхеддона во Францию весной тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, и с той поры дом пустует. Ее муж и ваш отец Филип Данкан умер в ноябре тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, его мать, жившая в деревне Белхеддон, скончалась тремя годами позже, а двое сыновей Лауры и Филипа, ваши братья, умерли в пятьдесят третьем и шестьдесят втором годах соответственно. Боюсь, что, по моим сведениям, у вас не осталось близких родственников в живых.

Джосс закусила губу. Отвела глаза от лица адвоката и уставилась в свою чашку.

– Ваша матушка оставила вам два письма, – продолжил Корниш. – Одно, как я понимаю, было написано в период вашего удочерения. Второе она доверила мне, прежде чем уехать из страны. И второе я должен был вручить вам на несколько странных условиях.