Андрей Умин - Троица

– Ну что, милая, ты готова? – спросил убедительно-строго отец.

Он уже самоуверенно поднял голову и затянул ослабевший галстук. Голос отдавал стальным оттенком бескомпромиссной уверенности перед ожидавшими СМИ.

– А что, у меня есть выбор? – спросила Мария.

– Конечно, нет, ты же моя дочь, – ответил Сергей Александрович Селин и открыл двери автомобиля.

Дальше последовала стандартная процедура, настолько привычная и до бесконечности страшная, что практически не влияла на сознание девушки, проплывая где-то в параллельном измерении, будто во сне. Она вышла с отцом из машины под одобрительный гул толпы, камеры жужжали над ними взъерошенной тучей электрических насекомых, журналисты топтались друг на друге, ведя прямые трансляции на телевидение, в онлайн-газеты и даже в свои личные видеоблоги. На такие мероприятия допускались все аккредитованные СМИ без дискриминации.

На заднем плане за оцеплением полицейских подняла плакаты специально нанятая группа поддержки Селина. Человек пятьдесят кричали одобрительные слоганы в его честь, надрывая голосовые связки, чтобы на каждом видео было слышно их восхищение. Словно в райской дреме всеобщего внимания, купленной за деньги любви одних и неизменной зависти других, как сомнамбула внутри чужого далекого сна, Мария шла рядом с отцом, делая на полтора шага больше, чем он, чтобы сильно не отставать. Они держались за руки. «Ну хоть сейчас», – думала девушка, чувствуя крепкую хватку отца, ведущего ее за собой. Мария была согласна идти с ним куда угодно. Такие теплые чувства не могли привести ни к чему хорошему, но выбора не оставалось. Слишком долго она ждала этого момента, чтобы не наслаждаться им сейчас. Позабыв даже о нежданной беременности и тайне, которую она собой представляет в свете ведущихся переговоров с партией гуманистов, девушка светилась от счастья, не осознавая толком происходящее. Просто беззаботно следовала за отцом, держась с ним за руки. Это все, что она себе представляла под прицелом тысяч камер и взглядами сотен людей вокруг, обращенными только на ее гладкую кожу и светло-зеленое элегантное платье. Сознание отключилось, она совершенно не думала, наслаждаясь легкостью и безмятежным спокойствием. Понимала, что стоит ей осознать всю серьезность происходящего, как начнется неминуемая истерика и нервный срыв.

Организм оберегал девушку от перегрузок, отключая почти все активные области мозга. Это было прекрасно, облака проплывали над головой, жужжали электронные мухи с объективами на хоботках, вокруг бегали озадаченные охранники, перестраивая свои порядки по мере продвижения дочери и отца. Деревья блистательно справлялись со своей задачей, вырабатывая кислород, не делая ничего лишнего, Мария старалась быть похожей на них.

– Правда чудесная выставка? – спросил отец. – Он знал, что их разговор наверняка записывается, и хотел выглядеть примерным семьянином в якобы непринужденной обстановке.

Вокруг них оказалась целая галерея скульптур на открытом воздухе, защищенная от дождя натянутым тентом. Сонливая отрешенность начала уходить, и девушка огляделась внимательнее. Квадратные постаменты в знак уважения высокого искусства защищали уникальные творения от контакта с примитивной землей. Итальянские скульптуры со своими библейскими мотивами, расцветшими во времена Просвещения, испанские, немецкие, датские и, конечно, швейцарские. Мраморные и пластиковые изображения людей в натуральную величину, а то и в несколько раз крупнее, перемешивались с образами электронных машин и мифических монстров, рожденных буйным воображением их создателей. Ряды тянулись очень далеко, а маленькая зона для интервью находилась в самом начале.

– Красиво, пап, да, – подыгрывала Мария. – Спасибо, что привел меня.

– Вот этот ряд начинается с Хавьера Гарсии, – продолжал играть на публику отец, показывая на них рукой для наглядности, – очень старый испанский рукотворец, раньше творил изумительные работы на библейскую тему, из цветного мрамора. Смотри, как переливаются цвета.

– Действительно, очень красиво.

– Теперь пошли фоткаться, – сказал он вполголоса.

Селин потянул ее в зону для фотографий, через которую проходили даже самые малоизвестные гости выставки. На фоне эмблемы Национального музея Прадо, герба Мадрида и бессчетных заплаток спонсоров и рекламодателей открывался наилучший ракурс для съемки. Они заняли центральное место, притянув к себе все без исключения взгляды, раздался шорох многочисленных фотоустройств, разбавленный непреодолимым гулом комментариев журналистов для собственных видео. Каждый говорил что-то в свой микрофон, создавая хаос звуков на выставке. Гораздо приятнее и спокойнее было смотреть это мероприятие по трансляции, где вне обзора картинки оставались многочисленные операторы с камерами, а далекие голоса обрезались интеллектуальным сенсором микрофона, создавая эффект уютной и отрешенной от всего мира передачи материала. Но девушка, к сожалению для себя, должна была наблюдать одновременно за всеми репортерами и корреспондентами, посылавшими ей в уши бессвязную какофонию.

Фотосессия продолжалась, отец улыбался и крепко обнимал дочь. Сложно было понять, действительно ли она ему так дорога. Мария подумала, что запросто могла оказаться игрушкой на поле его политических амбиций и ничего при этом не подозревать. Впрочем, даже любящий отец вел бы себя абсолютно также. У девушки заболело плечо от его показушной хватки.

– Видишь, это просто, – сказал он сквозь зубы, демонстрируя белоснежную улыбку для новых плакатов, – полюби их, и они полюбят тебя.

Девушка тоже улыбалась сотне корреспондентов и журналистов, расположившихся полукругом напротив. Все они жадно смотрели, пытаясь ухватить все подаренные им моменты, вплоть до поворота головы или моргания глаз. Высокие, низкие, в черных костюмах и белых жилетах, в кепках-восьмиклинках и фуражках, со стрижками андеркат и блестящими лысинами, добрые и злые, бодрые и уставшие. Мария объединяла их прикованным к себе вниманием. Из толпы разношерстных обозревателей выделялся лишь один человек, старавшийся не смотреть на девушку. В сером уличном костюме, наполовину спортивном, наполовину рабочем, с неприметным плоским лицом и тонким вздернутым носом, с короткими черными волосами. Казалось, он не пытается поймать взгляд Марии Селиной, как все остальные, а наоборот, прячется от него. Как серая мышь посреди черных орлов, кружащихся над своей жертвой, он оставался в тени более успешных операторов на этой хищной выставке новых событий, углубившись во внутренний омут с собственными чертями.

Девушке нравились такие загадочные неприступные типажи. Остальные читались на расстоянии, вели себя шаблонно, до уныния одинаково, но этот, стеснительно отворачивающийся в сторону, будто чувствовавший себя не в своей тарелке, стал хоть и серым, но каким-никаким лучом света в черном царстве отпетого лицемерия и показухи. Она двинулась с места и еще некоторое время провожала парня пристальным взглядом, но в какой-то момент потеряла из вида. Отец вновь потянул ее за собой и привел к своему либо другу, либо врагу, очень выгодному партнеру, Анастасу Филеву. Они встретились между зонами для фотографий и интервью. Рядом с высоким, ростом выше двух метров, толстым мужчиной с усами и лысиной в седеющем обрамлении стояли два его сына – Аристарх и молодой Станислав.