Георгий Тушкан - Черный смерч

— А где отец?

— Папа? Уехал в экспедицию с мамой. А куда, честное слово, не знаю. Это секрет для всех, даже для меня. Письма и телеграммы пересылаю ему через этого типа. Знаю, что в Южную Америку… Да ты зайди, я тебя все равно не отпущу.

Они поднялись наверх и прошли в столовую.

— Старый знакомый! — воскликнул Гильбур при виде Джима. — Если не ошибаюсь, мы познакомились в памятную ночь несостоявшегося суда Линча над Джонсоном и твоим отцом, — сказал он Бекки.

— Пей, дедушка, не обожгись! — Бекки поставила перед Гильбуром чашку с кофе. Вторую чашку она передала Джиму. — Я уговариваю Джима отправиться путешествовать по Южной Америке. Лучше лазить в дремучих лесах — гилеях Бразилии у Амазонки, чем целый год сидеть в монастыре.

— Ты в монастыре?

— А чем лучше папины условия? Никому не пиши, ко мне не приезжай, никому ни слова, пока он не кончит работы…

— Какой?

— Вот этого он мне не сказал. Даже мама не знает, но мама улетела с ним. Я наняла аэроплан и полетела с Джимом вдогонку. Хотела устроить сюрприз, но нас посадили в Бразилии и лететь за отцом не разрешили. Папа прислал сердитую радиограмму… но это, конечно, не он, а мама. Все же мы не сдаемся!

Вильям Гильбур отхлебнул кофе, обжегся и поставил чашку на стол.

— Да, нас с Бекки вернули назад, — сказал Джим. — Мы не доехали до Аллена Стронга. Поездка была мне совершенно необходима… Ведь Аллен Стронг выставил меня за дверь, как «красного» агитатора, дурно влияющего вот на эту девицу.

— Дедушка, Джим собирается после поездки в Южную Америку ехать на Яву и Суматру — писать рекламную брошюру о хине и натуральном каучуке.

— Вы знаете Суматру, Джим?

— Я? — спросил Джим, отхлебывая кофе. — Бывал… Там обезьян учат лазить на пальмы за кокосовыми орехами. Я даже сам дрессировал одну обезьянку. Почти удалось. А повлиять вот на это существо в юбке, воображающее себя шефом пресс-бюро, состоящего из одного репортера-бездельника, не могу!

— Перестаньте ругать меня, Джим, — прервала его Бекки. — Дедушка, я борюсь за папу с мамой. Она хочет показать отца сверхпреуспевающим, недалеким консерватором. А я хочу показать его таким, как он есть. Джим мой репортер. Но теперь он не хочет быть больше репортером моего пресс-бюро. Ему, видите ли, «стыдно» грабить меня…

— Вот не ожидал встретить стыдливость у журналиста! — резко сказал Гильбур, неприязненно глядя на молодого человека, видимо уже сумевшего понравиться Бекки.

Старик начал сердиться не на шутку. Его раздражение, вызванное своими собственными неудачами, требовало разрядки. Отвращение к продажным писакам перешло к нему от отца и особенно обострилось после опубликования в газете случая с «фитофторой специес».

Джим поставил чашку, круто повернулся, видимо желая «обрезать» старика, но, увидев его расстроенное лицо, он улыбнулся, чем еще больше рассердил Гильбура. Но Джиму не хотелось, чтобы у Гильбура создалось ложное впечатление о нем.

— Мой отец был учитель, — сказал Джим, — он любил Америку, как Стефансон, выпустивший биографическую книжку «Разгребатель грязи», с разоблачением монополистов. Несколько лет назад я написал книжку под заголовком «Букет гитлеров». Это о том, к чему приводит сверхкапитализация в стране сверхкоролей…

— Так это вы? — удивился Гильбур. — Вот не ожидал! Я кое-что слышал об этой книжке. Значит, это вы? — Теперь Гильбур с симпатией и удивлением смотрел на Джима.

— Именно я! В этом я перестал сомневаться, когда мне подтасовали судебное дело. Потом мною заинтересовалась Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности! — Джим засмеялся и выжидательно посмотрел на Гильбура.

— Джим, — сказал Гильбур, — вы подвернулись весьма кстати. Мне очень нужен доверенный человек для поездки на Суматру. Дело связано с продажей партии риса и сахара и организацией кооператива фермеров. На этом деле вы не станете миллионером, но расходы я оплачу. Наше объединение взяло на себя одну коммерческую операцию. Я начинаю опасаться подвоха. Желательно послать толкового парня — выяснить эту историю, и чем скорее, тем лучше.

— Я не прочь помочь вам, Вильям Гильбур. Я кое-что слышал о вашей борьбе с монополистами. Я уважаю вас за это, хоть вы и потерпите поражение.

— Что за странный фатализм! — рассердился Гильбур. — Я верю в здравый смысл людей. Нужно бороться с монополизмом.

— Особенность империализма — это концентрация производства за счет таких, как вы, — сказал Джим.

Он долго доказывал Гильбуру, что кооператив в империалистическом государстве не будет иметь успеха в экономической борьбе с монополиями, если не выдвинет политических требований и не организует бедных фермеров. А этого именно и не хочет Гильбур.

Они долго спорили, и Гильбур спросил:

— Ради чего же вы хотите мне помочь, если не верите в победу кооперативной идеи?

— Это одна из форм протеста, — очень тихо, чуть не шепотом пояснил Джим. — Борьба открывает глаза слепым, заставляет слышать глухих и говорить немых.

Гильбур посмотрел на часы и спросил:

— Можете выехать сегодня или завтра?

— Одну минутку, — ответил Джим и исчез за дверью.

— Очень энергичный малый, хоть и не верит в кооперативы, — заметил Гильбур.

— Ах, дедушка, Джим замечательный! Он… — Бекки вспыхнула под насмешливым взглядом Гильбура и закричала: — Ты не смеешь так думать. Он совсем особенный!

Бекки умолкла. За дверью послышались шаги Джима. Он вошел в комнату и сообщил о своем согласии ехать на Суматру.

— Без меня! — возмутилась Бекки. — Просите, чтобы я ехала с вами, или я вышвырну вас за окно!

Она говорила так, что было непонятно, то ли она шутит, то ли говорит серьезно.

— Вы? Меня? — засмеялся Джим. — Такая худосочная! Пари на сто долларов — они мне будут весьма кстати!

Бекки подошла к Джиму и мгновенно ударила его ребром ладони по шее. Этого Джим не ожидал. Он побледнел и повалился грудью на стол.

— В каком пансионе благородных девиц вас учили этим изысканным манерам? — спросил он поднимаясь.

— Там, где вас учили столь джентльменскому обхождению с женщинами.

— Бекки, ты такая же сорви-голова! Ведь тебе уже семнадцать! укоризненно сказал Гильбур.

— Сейчас пройдет, — сказала Бекки, деловито передавая стакан с водой Джиму. — Я запрошу согласия папы и тоже поеду.

— Значит, ты знаешь адрес Аллена?

— Я? Нет. Радиограмму посылаю через человека, встретившего тебя.

— Кто он? Нельзя ли у него выведать адрес?

— Пробовала: безнадежно. Пренеприятная личность! Ставленник Лифкена.

— А где Лифкен?

— Все говорят, что улетел в Африку, но я его видела позавчера, и он, заметив меня, скрылся.

— Бекки, упомяни в радиограмме о моей просьбе ссудить меня деньгами.