Игорь Григорьян - Иллюзия вторая. Перелом

– И здесь уже любые слова бессильны, они были всего лишь внешним маяком, но переродившись, стали внутренним чувством. Они были ничем, но стали осязаемы телом – они стали чувством. Они были идеей, они были пальцем, указывающим на звезду, но стали самой звездой. Всё и всегда рождается из ничего, понимаете? И мы только что это ещё раз осознали, – дракон рассмеялся, – ну а природа… Природа лишь пользуется тем, что уже создано, и создано лично вами. Она мастерски выполняет ваш же заказ – изготовляет новый, совершенно неизвестный, ещё никем неиспробованный и неиспытанный, ваш собственный орган чувств, способный дотронуться до вашего же собственного, вашего внутреннего Я. Орган, способный прикоснуться к множеству ещё неизведанных тел и энергий. Орган, который в конце концов, сможет прикоснуться к матери всех энергий – прикоснуться к самому времени. Природа позволяет ощутить любую энергию, заслышать её, изведать и наконец-то испить. Испить до самого дна, ибо по-другому уже не может и быть.

– Вы так думаете?

– Конечно. Мыслью всё было создано, мыслью может и измениться.

– Хм, – Агафья Тихоновна достала блокнот и записала слова, показавшиеся ей важными, – «Мыслью всё было создано, мыслью может и измениться». И что же дальше?

– Дальше? – Артак ухмыльнулся, – а дальше просто. Дальше, тому, кто получил в своё распоряжение доселе неведомый человечеству орган чувств, тому кто научился им пользоваться, и пользоваться во благо, дальше такому человеку захочется поделиться новыми ощущениями с остальными, захочется доверить только что полученное знание всему миру, захочется вверить свои новые качества каждому алчущему, но ещё не достигшему, каждому, кто испытывает жажду, и жажду уже не тела, но жажду души…

– И что тогда? – Агафья Тихоновна слушала, затаив дыхание.

– Тогда он с прискорбием обнаруживает что ему не хватает слов, – Артак весело подмигнул Агафье Тихоновне, – не хватает слов, ибо сам язык не предназначен для того чтобы выражать то, чего смогли достигнуть единицы. Человеческий язык – орудие массовости, повальности и многочисленности. Язык – как пушка – оружие большинства. А большинство всегда ошибается.

– Но почему?

– Потому что свобода – удел избранных. Избранных не кем-то. Избранных самими собой. Само понятие свободы противоречит наличию какого-либо окружения, каких-либо границ, какой-либо толпы. Свобода отрицает любую возможность пребывания в стаде, – дракон помолчал одно лишь мгновение, – а стадо – это всегда большинство. Большинство одинаково мыслящих, двигающихся в одном направлении животных, ибо людьми их назвать было бы преждевременно.

– Но ведь каждый начинает жизнь в стаде?

– Да, – дракон поджал губы и кивнул головой, – начало у всех одинаковое. Исходные данные равновелики. Кто-то начинает бунтовать раньше, кто-то позже, а кто-то предпочитает оставить всё на своих местах, и, следовательно, сам остаться там же – на своём старом месте. Этим он высказывает свои предпочтения – и природа, внимательно прислушиваясь к ним, ограничивает развитие такого человека забором выбранного им загона, она вершит его судьбу исходя из его личного выбора – быть членом стада, быть большинством. И, в этом случае, единственный процесс, которому такой человек может быть интересен и даже полезен – это статистический учёт. Столько-то погибло и столько-то выжило. И ничего более. Среднестатистический человек по своей сути – мёртвый и недвижимый камень, всего лишь один из… Один из груды таких же точно камней. Один из большинства. Среднее между экстремумами. Белый, размытый чёрным. Серый. Неприметный. Шаблонный. Статистический, одним словом. Среднестатистический…

Агафья Тихоновна внимательно слушала, подперев голову плавником.

– Но можно же и остаться в стае?

– Стая – гордое слово, – Артак усмехнулся, – стая подразумевает полёт.

– Тогда в стаде?

– Да, можно. Это всего лишь вопрос личного выбора человека – стать избранным или остаться усреднённым.

– Я поняла, – акула склонила голову, – достигнуть свободы можно только выйдя за пределы стада. Только покинув серую массу, только расправившись со своим желанием быть как все.

– Выйдя? Ахаха! Вырвавшись, вырвавшись! – Артак немного повысил голос, тем самым указывая на важность данного уточнения, – только вырвавшись, только прорвавшись сквозь миллион запретов, только пробившись через миллиард соблазнов, только проломив стену своей головой, только наступив на горло своему страху! Именно вырвавшись, но никак не выйдя. Выйти – не выпустят. Для тех, кто хочет выйти существует дверь. Но она заперта на ключ. И этот ключ у тюремщика. А тюремщик с другой стороны двери.

– Но кто же он? Кто этот тюремщик?

– В большинстве случаев – вы сами, человек сам держит себя в тюрьме, но чтобы это понять необходимо покинуть камеру и найти свою дорогу. Надо пройти в прошибленный собственной головой пролом стены и увидеть дверь с другой стороны. Надо перетерпеть боль от синяков и ушибов. Иногда надо даже пережить смерть. Надо… Да много чего надо. И прежде всего – надо понимать неотвратимую НЕОБХОДИМОСТЬ этих изменений. Миром правят необходимости, а никак не желания. Докажи миру что тебе это необходимо – и пользуйся на здоровье. Получи и распишись. Ограничений тут нет никаких, да и быть не может.

– А можно сначала найти свою дорогу и не спеша идти по ней, собирая знания?

– Конечно, можно, – дракон кивнул головой, – бывает и такая последовательность. Редко, но бывает. Сначала определить свой путь, а потом выйти из стада. Но вскрыть в себе свой путь, выведать его у природы, находясь внутри стада, достаточно трудно, ибо у стада дорога одна. Одна на всех. И совсем не факт что она окажется именно ваша.

– Но все-таки это возможно?

– Возможно. Редко, но возможно. Тогда можете считать что вы нашли ключ от той самой двери. Нашли ключ и победили своего тюремщика.

– И, в этом случае, можно спокойно выйти?

– Да, в этом случае, да. Но обычно всё происходит с точностью до наоборот – сначала вы вырываетесь на свободу, и только потом с интересом и ужасом обнаруживаете, что кроме одной, стадной дороги большинства, существуют ещё миллионы миллиардов дорог. Только тогда вам станет это видно ясно. Только тогда глаза начинают видеть то, чего они не могли узреть внутри загона с забором выше человеческого роста.

– Я понимаю… – Агафья Тихоновна склонила голову в задумчивости. Её глаза подёрнулись красноватой поволокой.

– Свобода прекрасна, но она же и мучительна, ибо заставляет человека ставить собственные цели. Собственные, и никем до конца не разделяемые, но цели. Впрочем, они и не должны их разделять.

– Они? Кто это – они?