Хидзирико Сэймэй - В час, когда взойдет луна

Я пойду за тобой. Я буду искать тебя всюду до самой до смерти…

— Камаэ-тэ, — скомандовал он, и оба приняли стойку. Море тянулось к их босым ногам, и ветер трепал тёмно-зелёную юбку Мэй, как знамя Пророка.

Нам сказали, что мы одни на этой земле. Мы поверили бы им, но мы услышали выстрел в той башне. И я хотел бы, чтобы тело твоё пело ещё — но озёра в глазах замерзают так быстро… Мне страшно…

Сначала это было скорее воспоминание, чем состязание. Они обменялись несколькими связками, знакомыми обоим. Потом Мэй перешла в более решительное наступление. Эней попытался подловить её встречным ударом во время отхода, но она смогла ускользнуть и отразить выпад. Неумолимая инерция боя разнесла их, дав каждому секунду передышки — а потом они снова кинулись друг к другу, как два намагниченных шарика на веревочках — и снова друг от друга оттолкнулись, обменявшись ударами на сей раз в полную силу. И атака Мэй, и собственная контратака тут же отозвались у Энея в груди ноющей болью. Он знал, что очень скоро эта боль расползется по плечу и от нее занемеет рука, но это лишь усиливало азарт и подхлестывало изобретательность. Он первым сумел нанести Мэй удар — в сложный, почти безнадежный момент перехватил меч одной левой и в глубоком выпаде «смазал» её по ребрам, пропуская над собой её боккен.

— Дьявол! — она тряхнула косами, переводя дыхание. — А ведь ты мог и упустить меч.

— Мог, — согласился он. — Но ведь не упустил.

— Пошли дальше, — она ударила снизу, не принимая стойки, как учил их Каспер на тех занятиях, куда прочие ученики не допускались. Где дело решалось одним взмахом клинка. То было уже не спортивное кэндо, а рубка, максимально приближенная к реальной драке. Тэнку Сэйсин Рю предполагал мощные удары, которые ни в коем случае не следовало пропускать, потому что в настоящем бою каждый такой удар несёт смерть. И они быстро привыкали отражать их или уходить — получить боккеном со всей силы не улыбалось. То, что они делали сейчас, продолжало оставаться игрой — но уже серьёзной, как партия в покер на настоящие деньги. Зачёт шёл не по очкам, ценой поражения была боль.

Вот только боли он ей причинять не хотел — и почти с облегчением свалился на песок, пропустив удар как раз в раненую сторону груди.

— Ох, прости меня, — Мэй села рядом с ним и положила боккен на песок.

— Ничего, — прошипел он, садясь и растирая ушибленное место. — Всё правильно. Нашла слабое место в обороне и пробила.

— Я знала, что у тебя ещё не до конца зажила рана. И все равно ударила. Извини.

— Говорю тебе: всё в порядке. В настоящей драке ведь никто не будет беречь мне этот бок.

— Покажи, где тебе сделали сквозняк.

Эней потащил футболку через голову и зажмурился, когда Мэй дотронулась до шрама под правой рукой.

— Кур-рка водна, — с чувством сказала девушка. — Как же ты дрался?

— Я же сказал: ничего страшного, всё зажило давно. Это так, фантомная боль.

— Мне один раз засадили в грудь дробью. Думала, сдохну. Смотри, — Мэй потянула вниз вырез топа. — Вот, вот и вот…

Эней сочувственно кивнул, рассматривая маленькие шрамики на тёмной, сливовой коже там, где дробь попала между пластинами брони. Несколько дробинок, которые потом вытянули — ерунда, самое страшное Мэй пережила в момент удара, который пришелся… он прикинул разброс попавших дробинок и сделал вывод: почти в упор.

— Грудина не треснула?

— Треснула, а как же.

— Кто это сделал?

— Помнишь, был такой пан Вежбняк, из СБ в Кракове? Вот теперь его уже нет. А это его охранник мне на память оставил.

За Вежбняком подполье гонялось давно, и, услышь Андрей эту новость от другого человека и в другом оформлении, он бы порадовался за группу Каспера, а вот сейчас он мог думать только о том, что топ скрывал, почти не скрывая. Грудь у Мэй была маленькая, еле выступала, но ткань обтягивала её тесно, обрисовывая всё-всё.

Свяжи все мои нити узелком — время поездов ушло по рельсам пешком, время кораблей легло на дно — и только волны, только волны над нами…

Только ветер и тростник — всё, что я хотел узнать, я вызнал из книг. Всё, что я хотел сказать — не передать словами! Не высказать мне…

— А это — Варшава? — Мэй провела пальцами вдоль четырех параллельных шрамов на левом боку Энея. Точно такие же, почти симметричные, были на правом. Казалось — за пальцами Мэй остается теплый след…

— Варшава, — подтвердил Эней.

— Ты уже тогда больше не вернулся в Щецин, — вздохнула Малгожата. — А все только и говорили, какой ты герой.

— Ну?! — он хмыкнул. — А мне все говорили, какой я идиот. Ростбиф меня чуть не съел. И прав был, по большому счёту.

— А почему ты не убежал, когда понял, что группа тебя потеряла?

Эней задумался, стараясь вспомнить, воскресить в груди это необъяснимое чувство, пронизавшее его тогда.

— Я никому ничего не мог объяснить, я просто знал, что сделаю его. Я даже знал, что он меня успеет полоснуть.

Мэй кивнула, и взгляд её был серьезен.

— Знаешь, он… поцеловал меня. В губы. Смешно. Я подумал тогда о тебе. То есть, не совсем о тебе… Я подумал, что если я сейчас сыграю в ящик, то получится… что свой единственный поцелуй я получил от мужика, да ещё и от варка вдобавок. Обидно.

— А что тут смешного?

— Н-не знаю. Ничего. Может быть — то, как я отреагировал… Тогда и после… Я переживал совсем не за то, за что меня пилил Ростбиф… я зубы чистил по пять раз на дню.

— Это бывает. Я один раз ошиблась. Мне было семнадцать, ещё в школу ходила. Пристал ко мне один… Был бы день — я бы сразу поняла. А так — нет. Сумерки, дождь, как прорвало в небе… Отвела его под мост, и по горлу сначала, чтобы не заорал… А оттуда — кровищи… И — уже всё… добиваю, а он — никак… Живучий оказался — что твой варк. Хорошо — под мостом… Отмылась. По дождевику всё стекло… Никому ничего не сказала — даже Пеликану. Только неделю после этого из душа не вылезала. Всё казалось — от меня кровью несёт. Духами просто обливалась. И с тех пор начала «выгорать».

Эней кивнул, не зная, что ответить. «Выгорать» на жаргоне боевиков означало — терять А-индекс, а значит — и привлекательность в глазах варка. Обычно «агнец»-приманка выгорал годам к двадцати. Эней был случаем из ряда вон выходящим и сам не знал, в чём тут причина. Он никогда ещё не ошибался так страшно, никогда не принимал идиота, изображающего из себя вампира, за настоящего варка. Никогда не убивал человека по ошибке.

— Тип, который тащит школьницу под мост — это просто педофил, — брякнул он. — Не стоит о нём жалеть.

Это вышло так фальшиво — как будто сказал, песка в рот набрав.

— Анджей, — Мэй легла и закинула руки за голову, прищурив глаза на солнце. — У тебя ситуация с поцелуем не изменилась? Ты же красивый парень, на тебя девки должны были вешаться.