Андриан Ладан - Энэр

Пролетая над очередным деревом, Кузя заметил вдалеке дым костра.

«Идти к ним или нет? – размышлял он, приземлившись. – Что они могут рассказать кроме даты? А что, если податься сразу к президенту, чтобы помочь навести порядок в стране?.. А разве он сам не знает о произволе чиновников?!»

«Нашлёт полицаев, с которыми снова придётся драться, – сделал вывод Кузя, – да ещё найдут детей и прилюдно растерзают!»

И всё же отмёл гнетущие мысли и пошёл к костру.

У костра на берегу никого не было. Да и костра не было: дымила куча елового лапника, возле которой грелись дымом болотные сапоги, надетые на колья. Поодаль, у видавшей виды палатки сидел обросший мужик и чистил рыбу.

Приближаясь, Кузя заметил, что под ногами ничто не хрустит, не шуршит, на что посторонний мог бы обратить внимание, а кроме того, показалось, что эту кучу с сапогами он когда-то уже видел. Он попытался вспомнить такое в бригаде – костры там, в самом деле, жгли, но обувь всегда сушили в вагончиках… Однако мнилось, что сапоги он видел в костре… Так и не вспомнив, остановился.

– Как улов? – огласил Кузя издалека.

Мужик оглянулся… посмотрел пристальней и, приглашая жестом, ответил:

– Хромай.

Кузя подошёл и присел рядом на корточки.

– Хватит на двоих, – буркнул мужик, продолжая чистить, выдав голосом, что не настолько он и стар.

Кузе хотелось задать массу вопросов, но, не зная с чего начать, молчал, разглядывая то ландшафт, то палатку, то дымящую кучу, то мужика. Бросился в глаза синий нос, наглядно говоривший о пристрастии.

– Заморился небось! – наконец выказал заботу Синий.

– Да есть немного, – соврал Кузя, удивляясь отсутствию голода.

– Ничё, братан! На мою феню рыба буром прёт! Я с братаном завсегда поделюсь!

– А ты один, что ли?

– Кривой в город подался: на шальную спереть что-нибудь. А я здесь шухерую на якоре. Он вечером подвалит, так что можешь похавать и покемарить в палатке, а вечером у – — -й, а то п – — – й навесит.

– А тебя как звать?

– Ты вишь руки в чехуе?! – показал мужик. – Почищу, тогда и покорефанимся. Иди пока лапника подбрось! А то загорится – сапогам п – — ц!

Кузя подбросил лапника, повернул сапоги другой стороной – да так и остался у дымящей кучи, чтобы сапоги не сгорели, как мнилось.

Почистив рыбу, Синий завернул её в лопуховые листья, затем, помыв руки в реке, обтёр травой.

Положив возле дымящей кучи лопуховые свёртки, он представился, подав руку:

– Мурзиком меня, а тя как?

Кузя пожал руку, неприятно влажную и слегка расслабленную, и замешкался, не зная, как представиться: то ли своим именем, то ли кличкой Упёртый, которая в детстве была во дворе.

– Кузя, – наконец выдавил он.

– Да х – с тобой! Кузя так Кузя, – согласился Мурзик, заметивший замешательство. – Меня тоже Максифимычем погоняли в прошлой житухе.

– Я… просто не привык… – пояснил Кузя.

– Ты не из наших, чё ли? С виду нормальный… свой чел, – Мурзик помедлил и вдавил: – Так ты кто?!

– Да работал раньше, а теперь… так получилось…

– А где в – — – л? – перебил Мурзик.

– На металлобазе, – честно ответил Кузя.

– Это котора на выезде?

– Ну да, там где-то…

– Это где баба заправлят?

– Раньше мужик был… – Кузя силился вспомнить имя, но никак не мог.

– А Самовара знашь?.. А Кастета?

– А ты Серого знаешь? – вспомнил Кузя. – Мочилу?

– Это который бабу шинканул?

– Ну да!

– Замочили его.

– Замочили?! Кто?

– Красные… Когда наши в их малине всех з – — – -и, все дёру дали, а те посля стали везде шнырить – многих замочили.

– А тебя не тронули?

– А я тогда не при делах был. Но как трезвон прошёл, так сразу ноги сделал! Они всю зиму всех подряд гребли, а мы с Кривым – на дачах. А ты откель его?

– Он мне большое дело сделал! – признался Кузя. – Он меня, может, разбудил вовремя…

– Под кайфом, чё ли?

– Под кайфом?.. Да такого кайфа дай Бог никому не словить!.. Кстати!!! Что у меня на роже?

– Да ничего нет! – ответил Мурзик, приглядевшись. А ты про чё?

– Ну синяки-шрамы?

– Да нет н – -я… А кто?

– Да красные! – ответил Кузя и вдруг не только почувствовал, но осознал, что у него все зубы во рту, а, коснувшись лица, обнаружил усы и бородку!

– Давно, чё ли? – усомнился Мурзик.

– Давно, похоже! – промямлил Кузя удивлённо.

– В вырубоне, чё ли, был?

– А какое число сегодня?

– А х – его знает! Я чё, их считаю?! Май, да и п – — ц!

За разговором Мурзик убрал лапник, разгрёб золу и, уложив свёртки, засыпал их сверху. А потом, прервав разговор, сходил в палатку и вернулся с пузырёчком спирта и кружкой воды, зачерпнутой в реке. Его грязный ноготь прижался к середине содержимого флакона.

– Ну… За братанов! – выдохнул он и отпил, а затем показал Кузе уровень, совпавший с ногтем.

– Честно говоря, Максим, я не пью… – начал Кузя, но, увидев изумившееся в презрении лицо собеседника, добавил, принимая флакон: – Однако за Серого и за других, кто погиб… братьев… надо выпить.

Кузя выпил причитавшееся под одобрительный взгляд.

– Мы ведь на всю империю прогремели! – похвалился Максим, занюхивая чёрствым хлебом.

– А Яруллина знаешь? – чавкнул Кузя после противного вкуса и запил водой.

– А кто его, п – — – а, не знал?! Он, с – а, столько наших закрыл не за х – , что на него многие зуб имели! Во! Вишь, клешня?! Я лично лапу жал Рыжему, который его замочил! Он щас на нарах, но в почёте – положняк.

– Пусть так! – согласился Кузя и, подав руку, предложил: – Тогда и я тебе лапу пожму, как пожал бы Рыжему.

– А Змея слыхал? – известил Максим, пожимая руку.

– Нет. А кто это?

– Это ещё тот п – -р! Чекист ё – — й! Всю зиму здесь околачивался. Б – -ь! Не нашлось смельчака, чтоб замочить его! Он, с – а, ещё больше наших закрыл! У него, б – -ь, любой повинуху малявил.

– И где он?

– А, как с – — – я, так тишина пошла… Да и некого больше закрывать стало.

– А откуда он?

– Моска-аль.

– Ничего-о! Допрыгается!

Максим, слегка окосевший, пустился рассказывать про братанов и их «подвиги». Кузя сначала слушал, а потом стал пропускать мимо ушей, размышляя о своём: «Спрашивать его о Михалыче, конечно, бессмысленно. Хоть мы и по одну сторону баррикад в отношениях с „красными“, но в отношении к воровству как способу жизни – по разные. Даже жаль, что эти „синие“ не хотят жить честно!..»

Максим прервал размышления:

– Чё затумакался?

– Да дело есть, – ответил Кузя, вставая.

– Если п – — ть, то здесь можешь, а п – — ть в дальняк двигай! – указал Мурзик.

– Как скажешь! – согласился Кузя.

Лесочками Кузя ушёл далеко без намерения возвращаться. Он понял, что спиртное на него бездейственно, и даже противный вкус моментально исчез, и позывы естественных надобностей – лишь в воспоминаниях. Он восстановил в памяти имена: Тихон, Фая-Рая, Потап-Игнат, Алиса и даже Федот.