Никита Чирков - Декорации

– Есть какие новости с планеты, а то ведь у нас прямого эфира нет, мы даже не знаем, что там и как у вас.

– Ничего необычного, я толком не лезу в дела земные, но могу сказать, что война не началась, а это уже неплохо, да? – На удивление, она даже не заметила, как вдруг пошутила.

– Да, с этим, поспорить сложно, – они смотрели друг на друга, словно на первом свидании, несколько смущенные и боящиеся делать лишний шаг, преисполненные чувствами друг к другу.

Агата не стала информировать его об атаке в Природных землях. Протоколы запрещают доносить информацию, касающуюся каких-либо происшествий, забравших людские жизни, потому что любая трагедия с высокой вероятностью способна повлиять на моральное и эмоциональное состояние команды. Задание такой важности всегда находится под строгим контролем информационного фильтра, во избежание человеческого фактора, способного неблагоприятно повлиять на жизни космонавтов.

– Скажи, Агата, никогда не хотелось отправиться в путешествие, к примеру? – Спросил он наигранно официальным тоном, вызвавшим у нее улыбку.

– О каком виде путешествий ты спрашиваешь?

– А о каком ты мечтаешь?

– Теперь мы говорим уже о мечтах, интересное развитие, – снова улыбнулась Агата, ощущая, будто легкое опьянение, которому она, на удивление, даже поддалась.

– Да, почему нет? Все мы люди, у всех есть мечты. Чего тут стесняться?

– Аккуратней, все же ты говоришь с непосредственным начальником, – начала она наигранным, по мере сил, официальным тоном, – расстроить которую, очень вредно для профессии, ведь ее может оскорбить приравнивание к тем, на кого такие речи работают, – он улыбался ей в ответ, пока она, сама того не замечая, уже практически флиртовала.

Идя среди людей, видя слезы и слыша сдерживаемый гнев от несправедливости жизни, ему было самому сложно сформулировать окончательно собственное мнение и ощущение от происходящего, дабы хоть как-то определить ориентиры. Когда ему только сообщили, его настигла лишь невыносимая, боль такой глубины, которой он еще ни разу не чувствовал и контролировать её ему давалось с трудом. Единственное, что Бенджамину запомнилось в тот момент, так это то, как, казалось, бесконечно тянулось время, пока он сидел у себя в кабинете, пытаясь усвоить факт не только гибели сотен людей, что само по себе было уже трагедией. Впервые за долгие годы он почувствовал себя одиноким, ведь больше в его жизни не было Майи Мироновой, человека, чувства к которому было сложно описать в двух словах. Сейчас, спустя несколько дней после трагического события, ему казалось, будто ничего кроме борьбы между гневом и скорбью он не знает.

Весь день Бенджамин ждал, когда наступит вечер, и он сможет, наконец, проститься с Майей лично, без шума толпы. Все это время, он видел вокруг людей – они страдали и отчаянно пытались понять, как же пережить эту трагедию? Как в очередной раз верить в безопасное завтра и жить с надеждой на лучшее? Люди жаждали ответов и того, кого можно обвинить, как и тогда, когда случился Сбой. Но сейчас он не знал ничего, и это – объединяло его с людьми, о чем они даже не подозревали.

Близился закат, когда Бенджамин и Соломон приехали на небольшое озеро, куда дальше от города, чем кладбище, и совершенно в ином направлении нежели Природные земли. Красивое место, напоминающее картину, написанную маслом, окруженное густым лесом со всех сторон, кроме запада, куда сейчас опускалось солнце. Дул сильный ветер, обнимая деревья, заставляя листву колыхаться и наполняя легкие прохладой и чистотой. Они стояли в паре метров от пологого спуска в воду, небольшие деревья были на расстоянии десяти метров за их спинами, деля землю с невысокой травой и цветами, над которыми нависали ветви старших братьев. Когда-то Бенджамин и Майя приезжали сюда, вдвоем, словно сбегая от мира, работы и ответственности, потому что даже им нужна была, хоть иногда, простая жизнь в тишине, покое и любви. Тогда еще не произошла трагедия, последствия которой, в каком-то смысле, вбили клин между ними. Казалось, вот-вот и они смогут отойти в сторону, пусть временно, и получить свой заслуженный отпуск, позволяющий им думать о себе, а не о мире. Они планировали построить здесь дом, выкупив небольшой участок земли под него…но дальше планов так ничего и не ушло. Они откладывали мечту на всё более поздний срок и ждали выхода на пенсию. До нее оставалось немного, совсем немного…

– Она не хотела могилы, как и не хотела памятников и гроба, хоть в ЦРТ на этот счет свои правила. Да и знаешь, пусть кладбище ЦРТ и будет монумент в ее память, так людям будет проще. А для нее будет лучше здесь…Такой подход она выбрала давно, и тогда мне казалось, что это забудется уже лет через десять, все же, мы были не старики, но и не то что бы молоды. Тогда это даже казалось это романтичным, а сейчас… – Бенджамин смотрел вперед, с трудом говоря это то ли Соломону, который впервые отвлекся от своего внутреннего голоса, то ли просто самому себе. – Известно тебе или нет, но это было место, куда мы уезжали в любой свободный день, а то и на целую неделю, просто забывая обо всем.

Позади них, ближе к деревьям, была небольшая клумба. Кусок земли, подготовленный под посадку дерева, куда оставалось лишь вставить специальный биологический контейнер вместе с семенем и дать жизни делать свое дело. Бенджамин медленно высыпал прах в контейнер, а Соломон наблюдал за всем молча в паре метров от него, заметно измотанный. Там, прямо чрез ее прах, будет расти дерево, которое станет часть ее, а она – частью его. Бенджамин медленно вложил семена и закончил процедуру, не сводя взгляда, чуть ли не скрипя зубами, дабы сдержать все свои эмоции. Повсеместная практика, позволяющая мертвым не исчезать из этого мира, а остаться частью жизни. Сейчас это просто небольшая клумба, росток, но через время он станет дубом, таким же крепким, каким был её характер, таким же красивым, каким был её взгляд на мир. Так хотела она.

Соломон смотрел на этот процесс, все вспоминая тот день, когда Майя умерла, а он не спас ее. Вспоминая того старика, который выстрелил в нее, будто бы пожар не нанес бы ей вреда, будто бы трагедии было бы мало, думал Соломон, еле сдерживая разочарование в себе, которого он, кажется, не испытывал никогда. Ведь он не спас ее, и корил себя за это каждую секунду, пока смотрел на процесс захоронения. Без нее он чувствует, как мир опустел, оставив лишь голую вину, и, каждый раз прокручивая в голове события того дня, он знает, все это – справедливо.

– Когда мы собираемся вернуться туда? – нарушил Соломон идеальную тишину, – в Природные земли, когда мы вернемся?

– Не думай об этом, отдыхай, восстанавливай силы, – твердо отвечая, Бенджамин встал, не отводя взгляда от погребального места.