Роман Онищенко - Забытые на Земле. «AirZon»

Парень открыл снова свой большой блокнот, и сунул письмо между последних страниц. Блокнот являлся одной той самой личной вещью при Трэвисе, который в очередной раз призадумался о материальном – людишки, что пчёлы, стаскивают всю жизнь к себе в норы непонятную органическую требуху, которая даже не пригодится никогда, а следующее поколение придёт и в недоумении как это применить, лишь пожмёт плечами. И в топку всё, и в переплавку. Каждому любо выбирать подолгу цвет вещицы по каталогу, но так не хочется усердно работать ради тех «нужных вещей»… Эта схема так давно уже навязана обществу. А потом жить в этом лоске, но с ненавистью к кому-либо из членов семьи. Гармония, что ещё сказать. Иначе не назовёшь. Сюрреалистичная гармония бреда.

– Доброе утро, планета. Доброе утро, Эдвин! – Громко заговорил и широко заулыбался Трэв на следующее утро, представляя себя ведущим на радио, – и что у вас сегодня там на завтрак? Ааа, снова этот мерзкий горячий суп, да? Что? Не расслышал… горячие тосты только вылетели из тостера, искупались в апельсиновом джеме, а поблизости чашечка кофе? Всё понятно с вами, господа. Ну, уж нет… Это всё не для меня. Ящик сухпайка на две недели – вот это для меня! Да ладно тебе, солдат, подсуши свои дряхлые мышцы, ведь совсем расслабился на учёбе, – передразнивал юноша отца. Трэвис всегда мог установкой легко перезагрузить себя, и те эмоции внутри – будь то страх или печаль, это всего лишь помехи для требуемого лада сознания.

На тонкий злаковый хлебец Марксонз младший пытался выдавить тунцовую пасту из тюбика, как вдруг в этот миг трак с ошеломительным скрежетом развернуло на сто восемьдесят градусов влево по оси, огромной вибрацией Трэвиса выкинуло из пассажирского сидения. Машина накренилась, и едва не перевернувшись, неестественно застонав, что раненый зверь она в итоге заглохла.

Отец Трэвиса выйдя из душа утром, нервно швырнул дроида в шкаф, затем громко хлопнул дверцей, но та по инерции отскочила обратно ему в висок. Развёрнутое письмо лежало на столе всё в чёрных кругах из-под чашки, видимо в которую не раз был долит горячий бодрящий напиток. Направившись к полке с виниловыми пластинками, старик долго выбирал из своей блюзовой коллекции ту единственную, достойную иглы проигрывателя в этот час. Нечто невидимое изнутри канавок вертящегося пластика заполняло кухню через крупные динамики, словно сладкой ватой. Отец Трэвиса был слегка странным человеком, и по-своему уникальным во всём поселении. Он единственный, кто всю жизнь тратил все свои кредиты с работы, выкупая у поселенцев сохранившиеся: фотопленки, древнюю аналоговую аппаратуру, записи на бобинах и прочие диковинки, которыми впрочем, уже никто особо не интересовался и считал это мусором. В сто семидесятый год от ППЧК вся нужная информация была народным достоянием, и собрана в одном физическом месте – на сервере инфо-центра. Любой фильм, песню, книгу или фото картины можно было просто загрузить из локальной сети поселения бесплатно на свой планшет или моноблок. Так что образ жизни Марксонза старшего уж как-то сильно шёл в разрез с мнениями жителей поселения, его хобби однозначно никто не воспринимал всерьёз и считал дурной тратой времени и кредитов. Зачем возиться в этих тазиках с водой, проявляя чью-то древнюю плёнку, ведь возможно тех людей и в живых то уже нет. Какой прок от всей той его макулатуры, которой забил свой дом Марксонз, так теплее может спать ему? Видать после смерти жены в его мозге пошли странные необратимые процессы, что и создали его интровертом в квадрате. Нет, даже в кубе! Обследовать бы его психологу, считали соседи.

В дверях внезапно раздался звонок. На домофонном экране замерцала жёлтая форма народной полиции, её ни с чем не спутать. Вот и пришли! – подумал старик, сходу заёрзав своими тапками по полу. Но почему не входят внутрь за первую дверь?

– Входите, если вы ко мне! – Выкрикнул старик в дверной громкоговоритель.

– Выйдите лучше вы сами. Это голограмма, – доносился женский голос из рупора снаружи.

– Вам знакомо имя Эдвард? – Промолвила женщина в жёлтом спортивном комбинезоне, её было не отличить от настоящей. А в десяти метрах от дома припарковался трак народной полиции.

– Я знаю, что это лучший друг моего сына. Если вы о нём. Он приходился ко мне пару дней назад. А что случилось? – Забилось сердце старика барабанной дробью.

– Неважно, пройдёмте с нами…

Отец Трэвиса естественно ждал полицию, но не сегодня, и не с таким вопросом. Молча сев к ним в трак, с осознанием, что невинного ни в чём старика потянут сейчас в центральный блок поселения, тому захотелось расстрелять их всех здесь же на месте, и присыпать снегом. Но оружия у простого населения не было. Оно было разрешено ещё в юные годы Марксонза старшего, но нужный уровень требуемого контроля безопасности поселенцев шёл в разрез со свободным ношением огнестрельного оружия, и ЭирЗон тогда провели масштабную и хитрую операцию по его изъятию, принудительно грамотно выкупая все стволы. Мерзкая тёмно-жёлтая униформа этих солдат, созданная наводить страх, это такая же константа, как закат солнца в доледниковые времена, как голод, что неизбежен перед сном желудку, как ненависть старика к произволу вокруг и жизни у этих «столбов». Психиатр даже сказал бы, что те пластинки и фотоаппараты из древности и есть ключ к безопасной жизни старика, иначе всякое бывает. Нервные срывы и суициды в поселении дело не редкое.

Войдя в овальный кабинет, его наконец-то посетило ощущение финальной черты, что здесь-то прилипалы и начнут сейчас доставать старика и «пить его кровь».

– Проходите! Ну что вы там застыли? Ваш номер #1924461? – Едва подняла густые брови женщина, возрастом около сорока пяти лет.

– Да, но могу я узнать причину привода?

– Причина – труп.

Дыхание старика словно сковалось титановыми ребрами. Голова закружилась, и в глазах зарябило крупой. Неужто умер, глупец… Как и мать его на улице тогда… Вот идиотская семейка, за что мне такое горе то? – Прокрутил он в уме.

– Понимаете, мальчик получил обморожения, и скончался вчера в больнице от воспаления лёгких, – затрещала женщина с чёрными лычками на плечах, – бедняжка, совсем сгорел изнутри. Мы трактуем это как убийство, либо нанесение тяжёлых увечий, понесших смерть, и объявляем вашего сына в розыск, открывая сегодня дело по этому инциденту.

– Сына? – Едва дошло Марксонзу, что это умер же Эдвин.

– Да, вы пока свободны, здесь распишитесь, об обязательствах нам сообщить, в случае, когда узнаете что-либо о сыне или же когда он объявится. Просто убийство по халатности – это у меня первый такой случай за всю карьеру. Это недопустимо в нашу новую эпоху. Ваш сын будет предоставлен самосуду и жестоко покарается, в этом не сомневайтесь! – Съежила морщины-иголки вокруг рта полицейский.