Энтони Рейн - Престижное потребление

Подопытный фут-фетишист изгибался дугой, дергался и сладострастно ревел.

Кульминация уже близка, но…

– С Новым Годом, гнилая интеллигенция! – Бандит со скрипом и треском лопающихся резинок стащил с режиссера шлем виртуальной реальности.

От неожиданности деятель извращенных искусств на несколько секунд впал в ступор. Он осоловело хлопал и вращал глазами, поглядывая то на Бандита, то на монитор, наконец пришел в себя после резкого перехода к действительности и заголосил:

– Найн! Нихт цюрюк! Это частная собственность. Что вы себе позволяете!

Возмутитель спокойствия улыбался, довольный произведенным эффектом, самодовольно поглаживал свои волосы, собранные в хвостик. Одернул и поправил складки кожаного плаща.

– Гости приехали, епта! По культурному обмену. – Донеслось из-за широкой спины Бандита.

Бандит отошел назад, и режиссер увидел того, с кем хотел бы столкнуться в последнюю очередь. Тем более после таких процедур.

В кресло напротив опустился мужчина лет шестидесяти. Седой, но крепкий, без грамма лишнего жира, с мощным лбом, развитыми надбровными дугами и квадратным подбородком. Впрочем, налет некоторого аристократизма корректировал и оживлял мрачный образ визитера, одетого на этот раз в темно-малиновый, почти черный пиджак, черные же брюки и рубашку, поверх которой блестела массивная золотая цепь якорного плетения. В петлице красовалась черная гвоздика.

Режиссер постарался прикрыться, рефлекторно схватил со стола журналы, даже кактус, и спешно притянул к себе.

Укололся.

– У-йй!

Батя нежно погладил цветок в петлице и взял со стола на руки животное – кошку, размером раза в полтора крупнее обычной дворовой мурки, серо-стального окраса, с металлическими вставками на спине, голове и конечностях, выпирающими клыками и пятисантиметровыми когтями в декоративных пластиковых колпачках.

Животное упиралось, проявляло недовольство, но терпело властную руку, не подумывая о том, чтобы укусить или поцарапать.

У режиссера задергалось веко.

Кошка-киборг посмотрела на упадочного интеллигента красным механическим глазом, зашипела, очевидно, выразив явное недовольство его моральным разложением.

Голос Бати, сиплый, выразительный и уверенный, свидетельствовал о непростой и бурной жизни своего обладателя:

– Эй, ю! Я чисто конкретно, не могу вспомнить, когда ты приглашал меня обсудить сценарий и съемки фильма!

Режиссер лихорадочно принялся ворошить бумажки с графиками и таблицами, создавая видимость работы. Делая вид, что читает смету, он оправдывался:

– Но препродакшен. Еще кастинг. Мы только приступили. Еще не утвержден вариант тизера.

Мафиози приподнялся:

– Кастинг, препродакшен, тизер, ты мне еще про план-график и критическую цепочку бизнес-процессов расскажи!

– Ну да, ответственная стадия… – промямлил режиссер.

– Какие, в натуре, умные, но чужие слова. Будем откровенными. Тебе требовались мои деньги, ты не хотел моей дружбы, и ты боялся быть у меня в долгу. – Батя с противным пластиковым скрипом встал с места, не отпуская животное.

Режиссер убрал кактус на стол и, закрываясь журналом, застегивал брюки. Его голос виновато дребезжал:

– Я не хотел неприятностей.

Батя с кошкой на руках подошел к столу:

– Ты ведь хочешь уехать в свою Европу. Полицайен будет защищать тебя, и суд. В натуре, толерантность и гражданское общество. Поэтому тебе и не нужен друг вроде меня.

Кошка-киборг оскалилась на монитор, вздыбив остатки шерсти.

Режиссер попробовал закосить под блаженного:

– Я хочу снимать артхаус для интеллектуалов.

Мафиози посмотрел на монитор, усмехнулся:

– Для интеллектуалов? В натуре?

Режиссер, пытаясь прикрыть экран папками документами, лопотал:

– Я снимаю фильмы. Хорошие фильмы. Они приносят моим партнерам деньги. И я лишь попросил аванс.

Бандит-подручный переминался с ноги на ногу, недобро поглядывая на извращенца, как будто имел к нему личные претензии и счеты.

Мафиози положил руку на плечо своему трусливому оппоненту:

– Но ты, в натуре, не просишь с уважением. Ты не предлагаешь дружбу. Ты даже не называешь меня «Батя».

Выдерживая паузу, гость рассматривал картины-постеры на стене за столом режиссера. Особенно он задержался на «Медведях-патриотах», очередной ура-шапкозакидательской клюкве, которую снимал Тарантасов в перерывах между основными проектами.

Батя брезгливо поморщился:

– А вместо этого я вынужден приходить к тебе и разговаривать о дочери.

Режиссер упал в кресло. Он уже все понял, предчувствовал пятой точкой, что будет дальше. Вновь задергался глаз.

– Какой такой дочери? – Тарантасов попытался опять включить дурачка.

– С которой ты живешь. Думаешь, я просто так согласился на твою кандидатуру? Ты меня за фраера не держи. Есть еще Теодор Бурудчук, Тенгиз Каганбеков, Гога Крыжопольский, Аммоний Грандэрос, наконец!

Режиссер аж подскочил в кресле. Теперь ему стали окончательно ясны все интересы и намерения спонсора, которого ему пару месяцев тому назад подогнала Трэш. Тот-то она заливалась соловьем насчет истории, основанной на реальных событиях, и будущего блокбастера. Якобы Министерство Искусства и Культуры будет в восторге. Собирай, мол, команду, нанимай задротов-сценаристов и делай тизер!

Тарантасов как чуял, что будут проблемы. Большие такие, конкретные проблемы.

Мафиози подошел к жалюзи, раздвинул их, посмотрел на съемочную площадку, мечтательно проговорил:

– Тогда, при пахане Борисе, я вел, в натуре, балдежную жизнь сначала в Раше, потом в Пендосии. Грехи молодости. А фильм, как вы, либерасты, говорите, это мой «месседж», то есть пацанский завет. И роль для дочери. Сечешь тему?

Режиссер ни черта не понимал, потому что 90-е годы его обошли стороной: Тарантасов родился во Франции в семье торговых представителей почившего в бозе СССР, исправно снабжавшего своих верных адептов доходами от сдачи в аренду заграничной собственности. В Россию он вернулся в благословенные нулевые, чтобы сразу, благодаря протекции, поступить во ВГИК и воспользоваться плодами экономического роста.

Батя сокрушенно добавил:

– Не сечешь. В мое время в кинотеатрах шли только хорошие фильмы… и индийские.

Режиссер безвольно обмяк, растекся в кресле и заклянчил:

– Я только прошу у вас справедливости и возможности продолжать. Аллес нах план!

Мафиози вернулся к столу, склонился над режиссером и доверительно зашептал:

– Я не занимался ее воспитанием. Я делал бизнес. Она выросла сама, без меня, чисто конкретно, на американских фильмах-хоррорах. Когда я узнал, что у меня взрослая самостоятельная дочь, я плакал. Почему я плакал?