Эжен энд Урд - На просторах судьбы

Но самому жрецу последние события создавали лишь дополнительную почву для его возможного и быстрого падения. Дабы в будущем попытаться исключить саму возможность подобного противостояния, он решил дней на десять остаться на этом благословенном холме, чтобы полностью восстановить мысли, тело, а самое главное подлечить душу. И только затем, приведя себя в полное равновесие, идти дальше.

Жрец провёл под каменным навесом ровно десять суток, большую часть которых пребывал в трансе, а остальное время просто спал. Но всегда, даже находясь в объятиях сна, он помнил о том, что человек приходит на землю не для благостно отупляющего отдыха, не для того чтобы тело получало как можно больше наслаждений, а с единственной возвышенной целью – подняться ещё на одну ступень по крутой и сложной лестнице Совершенства. Два простых слова – «движение – жизнь», однажды произнесённые Мудрым, навсегда вошли в вечную память жреца, став основополагающим началом его бессмертной индивидуальности на многие и многие временные личностные существования. Вот почему, едва истекли последние мгновения лечебно-оздоровительного периода, который жрец назначил самому себе, заранее определив его границы, как он немедленно без каких-либо колебаний покинул этот небольшой кусок рая, устроенного живой и прекрасной планетой на собственной поверхности, для своих беспокойных и пока ещё не совсем разумных обитателей.

Покидая холм, жрец предельно ясно осознавал – все усилия, предпринятые им, чтобы излечить душу и этим остановить своё дальнейшее падение, пропали даром. Ведь, несмотря ни на что, он так и не смог заставить себя испытать хотя бы малейшее раскаяние по поводу произошедшего. Наоборот, внутренне «я» и естественно физический разум считали, что всё сделано абсолютно правильно. Видно, было в его прошлом нечто такое, что упрямо толкало к падению, к возврату в состояние подобное состоянию уничтоженных им дикарей.

Жрец не умел кривить душой и лгать самому себе, впрочем, как и другим, поэтому вывод, сделанный им, был предельно трезвый, неутешительный и очень жёсткий. Но сейчас больше всего угнетало даже не это, а то, что в самом апогее уничтожения он вдруг начал считать себя каким-то высшим всесильным божеством, которое может карать или миловать, сообразуясь лишь с собственными желаниями. Это значило, что в нём начал пускать свои глубокие корни один из самых худших человеческих пороков, имя коего было гордыня. Жрецу было неприятно ощущение того, как этот невидимый, но вполне реальный, созданный им самим монстр пытается подчинить своему влиянию его вечную индивидуальность.

Вспомнив, что он не обладает абсолютным знанием созидающих энергий, жрец вздохнул с некоторым облегчением. Ведь недаром только чистому, избавленному от страстей человеку может быть дана полная власть и счастье пребывания лишь на несколько ступеней ниже безымянного божества. Людям, которые мало чем отличаются от животных, просто нельзя давать знание, имеющее власть над жизнью и смертью, ибо они обязательно используют его во вред и не только себе, но и другим, хотя при этом будут уверены в правоте своих поступков.

Жрец хорошо понимал, что если он перестанет себя контролировать и хоть на миг ослабит борьбу с наступающими страстями и пороками, то эти демоны очень скоро овладеют им окончательно. Тогда уже в этой жизни судьба может свести его с такими же, как он сам, то есть людьми, владеющими магией, но с начисто отсутствующей моральной основой. Группа подобных индивидов, собранных вместе, может и будет представлять для окружающего мира большую опасность. Объединив свои силы, такие маги при желании смогут если и не уничтожить, то нанести огромный вред даже самой планете, ибо они обязательно предпримут попытку нарушить естественный ход её жизни. А подобное вмешательство в установленный порядок вещей будет уже являться вызовом вечности, за который неминуемо последует наказание в виде полного разложения индивидуальности. И это будет полным концом, настоящей смертью безо всякого восстановления в правах на текущую вечность.

Естественно, что подобные умозаключения не поднимали жрецу настроения, а тут ещё ко всему прочему примешивалась тревога за судьбу кота. Он уже несколько раз ловил себя на мысли, что беспокоится за зверя точно так, как недавно беспокоился за девушку. Подобный импульс служил главным доказательством их невидимой и очень крепкой связи в других сферах. Ведь только эти два, внешне абсолютно различных существа, могли убыстрять движения физического тела жреца без прямого участия самого хозяина.

Ещё находясь на холме, жрец неоднократно пытался увидеть своего друга, но у него ничего не получалось. Единственное что ему удалось сделать, так это точно определить, что в назначенном месте зверя не было. После серии попыток он, наконец, понял: они с котом должны отыскать друг друга самостоятельно. В поисках зверя жрец снова вышел к заливу и, быстро продвигаясь по его берегу и на ходу прощупывая окружающую местность, вскоре дошёл до океана.

Никогда ранее жрец не видел воочию этот великий и мощный организм, представший сейчас перед ним во всей своей силе и красе. Грохот волн не был похож ни на что прежде им виденное, а токи, истекающие от поверхности вод, очень сильно разнились от токов морей, ибо были чище и сильнее во много раз.

В первый день знакомства с «Великой Водой», жрец долго сидел на прибрежной скале, проверяя всё, что слышал об океане от Мудрого, постепенно и неназойливо входя своими излучениями в излучения воды. Океан, в свою очередь, также чувствовал этого одинокого, странного человека, умевшего повелевать энергиями жизни и смерти. И хотя они находились на разных жизненных уровнях, между ними быстро возникло чувство взаимного интереса двух разумных существ. Жрец симпатизировал океану, а тот, в свою очередь, отвечал ему, посылая благословенную живительную силу, которая несла успокоение для души и тела.

В ночь полнолуния, в самом её конце, жрец ощутил желание немедленной медитации, как будто кто-то извне призывал его к этому. Он не стал противиться неизвестному призыву и, повернувшись лицом к воде, опустился на песок прямо в том месте, где его догнала эта мысль.

Вначале перед ним была просто светлая бездонная пустота, похожая на глубину неба. Постепенно она начала заполнятся вполне понятными и осмысленными картинами. Сменяя друг друга, они исчезали столь же быстро, как и появлялись, пока наконец среди этого мелькающего сонма не явилось изображение, показавшееся жрецу очень хорошо знакомым, однозначно встречавшееся ему уже в этой жизни. В тот же миг заинтересовавшее его изображение самопроизвольно увеличилось в размере, и в нём появилась девушка, которая, лёжа на крыше дома, любовалась звёздным небом. Ну, конечно же, это была ни кто иная как Анкур, и он сам сейчас также находился рядом с ней.