Дмитрий Дубов - Тёмные сказки

На самом деле Иван Фёдорович всегда подозревал, что большинство его пациентов неизлечимы. Вот и ещё один бедняга свихнулся. Может, так проще жить?

– Я просто хотела сказать, что Вам надо заполнить необходимые документы, – похолодевшим тоном сказала медсестра.

Их можно было сопоставлять и противопоставлять друг другу. Актаков – высокий брюнет с прямыми волосами. С возрастом у него наметилось брюшко, но в целом он держал себя в форме. Карие глаза бросали на всё острый и цепкий взгляд, и казалось, что ничто не могло ускользнуть от него. Медсестра была невысокой блондинкой, склонной к полноте, но сидящей на различных диетах, а потому державшую форму. У неё были вьющиеся волосы и пронзительно голубые глаза. Актаков подозревал, что ей уже за тридцать, но на вид можно было дать не более двадцати пяти. Медсестру звали Леной.

– Какие ещё документы? – воскликнул Актаков, желая только одного – избавиться от грязного светлого плаща, который он имел неосторожность надеть в такую сырую погоду.

– Документы на приём больного, – ответила Лена, а точнее Елена Павловна, сохраняя в голосе всё те же ледяные нотки обиды, отдававшие металлом.

Ей нравился этот недотёпа-врач, но временами он становился невыносимым, на корню убивая все положительные эмоции по отношению к себе.

– А что, других врачей нет? – возмутился Актаков. – У меня и так отделение забито!

Иван Фёдорович обвёл глазами коридор больницы, в которой провёл больше двадцати лет. Стены окрашены в мягкие пастельные тона, но желание выматериться как следует, всё равно возникало довольно-таки часто.

– А что Вы на меня-то орёте? – удивилась медсестра. – Я здесь не распоряжаюсь! Мне велено передать, чтобы Вы оформили документы!

«Да, вид у него жалкий, – подумала Лена, – но это не даёт ему права так орать».

– Ну, хорошо, хорошо, – Актаков поморщился при мысли, что ему придётся выслушивать новую бредовую историю, но работа – есть работа, и здесь ничего не попишешь. – Давай сюда документы.

– Так бы сразу, – голос медсестры потеплел.

Иван Фёдорович сидел в своей маленькой комнатёнке, которую и кабинетом-то назвать нельзя, так – каморка, и читал дело вновь прибывшего пациента.

Тот, на первый взгляд, представлял собой нормального среднестатистического человека, каких миллионы: на учёте в милиции не состоял, выпивал только изредка, достаточно молод – двадцать семь лет, холост, детей нет, но в конечном итоге свихнулся. На самом деле так оно и бывает: именно незаметные, «серые» люди, в конце концов, оказываются на больничных койках в специализированных клиниках.

История болезни – отсутствует. Иногда и такое встречается, ведь не все же идут к сумасшествию месяцами и годами; некоторые – раз, – и теряют разум. Тогда их привозят сюда – в здание с жёлтыми стенами, и ему – врачу – надо составлять историю болезни.

Три слова в углу карточки заставляют Актакова задуматься. Они звучат так: «Откровения последнего пророка». Это к чему? Наверное, решает Актаков, это мания, которой одержим пациент.

Как бы там ни было, ему самому надо встретиться с вновь прибывшим и поговорить с ним. Ещё одна пометка заставляет поёжиться, хотя в каморке тепло и душно.

– Буйный, – вслух проговорил Актаков.

Если уж на то пошло, то все мы немного буйные. Но ведь у всего есть причина. Теперь он не лелеял ложных надежд вылечить абсолютно всех, но, по крайней мере, из буйного можно сделать спокойного, даже очень спокойного. Этому-то он за долгие годы своей практики научился.

Но для того, чтобы поговорить с больным, особенно с «буйным», неплохо было бы и самому успокоиться. Он закурил. Спокойствие, подобно дыму, проникало через альвеолы его лёгких прямо в кровь, а затем разливалось по телу.

Имя пациента Николай. Коля. Николай Вениаминович Безгалов. Официоз в тонкой работе врачевателя души ни к чему, поэтому пусть будет просто Коля, так как-то теплее.

Всем нужна теплота. Нужно, чтобы человек не чувствовал себя одиноким, хотя… (Опять вспомнился этот козёл-водитель, который, кроме своей тачки, ничего вокруг не видел) иногда хотелось побыть одному. Чтобы никто не трогал.

Вот ведь как интересно: некоторые сходят с ума от одиночества, а другие, наоборот, от обилия внимания. Впрочем, психиатрия до сих пор так и не смогла ответить, от чего же люди теряют разум; в чём, так сказать, первопричина этого явления.

Кофе, дымящийся в кружке, на вкус напоминал жжёный ячмень. Складывалось впечатление, что в последнее время его совсем разучились делать. Ну, чем не повод сойти с ума?

Актаков приложился губами к тёплому краю бокала и вдохнул запах этого дрянного кофе, в борьбе за который люди в рекламе переворачивали ларьки и оскорбляли начальство.

Реклама… Да, очень и очень многие в последнее время «задвигались» именно на ней, но к данному пациенту, судя по всему, она не имела ни малейшего отношения. «Откровения последнего пророка», – вот что было написано на карточке, и эти три слова были вероятно связаны с психическим заболеванием.

Актаков закурил. Вот уже восемь лет он пытался бороться с этой пагубной привычкой, но всё впустую. Курение – яд, но без него нельзя оставаться спокойным в любых ситуациях и делать вид, будто ничего не произошло.

Снова вспомнилось утро. Это хмурое утро вторника, который был ничуть не легче понедельника, а в некотором смысле даже тяжелее. По крайней мере, начинался день по-адски. Он взглянул на небо, ища справедливости, но увидел там лишь серость, расколотую от горизонта до горизонта ещё большей серостью. День не предвещал ничего хорошего – и вот те нате – очередной больной.

Иван Фёдорович стряхнул пепел в хрустальную пепельницу – всё, что у него осталось от отца – и попытался вспомнить какой-нибудь весёлый мотивчик, но на ум ничего не приходило.

На часах без десяти десять, и это означало, что пора заканчивать перекуры и идти к пациентам. В первую очередь к этому Коле.

Откровения последнего пророка.

– Гм, – вслух хмыкнул Актаков, – посмотрим, чтобы это значило.

Начало дня не предвещало ничего хорошего, и поэтому надо смириться с тем, что, возможно, «буйный» и впрямь окажется буйным, тогда придётся тяжелее, ну да ничего.

Только это утреннее расколотое небо… Казалось, в самом воздухе что-то витает… Грядут перемены? Может быть и так, но это не должно отражаться на воздухе или на небе.

Очередную партию пепла он отправил в пепельницу, окурок – вслед за ней, а сама пепельница перекочевала в ящик стола. Лишних предметов в кабинете быть не должно. Что ж пора приступать к работе.

Иван Фёдорович встал, взял карточки своих пациентов, положив наверх карточку новенького, и вышел из кабинета, заперев его.