Николай Зеляк - Дорогу осилит идущий. Фантастическая повесть

Она снова сделала робкую попытку ему возразить:

– Илюшенька, ты не прав…

Но он решительно её перебил:

– Не перечь мне. Я истину говорю.

Перевёл дыхание.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы жила долго-долго в довольстве и радости. Ты красна и пригожа. Найди пару себе под стать. Жениха пригожего, да разумного. И будете вы счастливы до самой старости.

Осторожно убрал свою пленённую ладонь.

– А меня, ладо моё, забудь. Не мучай больше ни моё сердце, не своё сердечко!

Взгляд её больших синих глаз словно окаменел от горя.

– Илюша – свет Иванович, что слышу я?

Илья опустил голову.

– Прости меня, голубушка моя. По-другому я сказать не могу. Я не хочу, чтобы ты стала горемычной. Ты заслуживаешь лучшую долю.

Алёнушка в отчаянии всплеснула руками.

– Нет, Илюшенька, нет. Ты мне люб такой, какой ты есть. Никто другой мне не нужен!

Закрыла своё личико руками и разрыдалась.

– Слышишь, никто! Да я уж лучше в девках вековать буду, чем за другого человека замуж выйду!

Но Илья был упрям и честен. Честен и перед собой и перед своей любушкой. Он уже принял решение, и отступать не собирался. Отступать было не в его правилах. Конечно, глубокие переживания его лады, больно ранили и его большое и доброе сердце, но по-другому он поступить не мог. Потому, что был сильным и великодушным человеком. Он понимал, что рядом с ним, с нехожалым, она будет мучиться всю свою жизнь горемычную. И ему было нестерпимо жаль её, свою горлицу. Илья желал ей только счастливой доли, а потому решился обрубить все концы разом. Так будет лучше для обоих. Она сначала поплачет, помечется в большом горе, а потом, когда пройдёт время, успокоится и поймёт, что он был прав. Время ведь лечит…

Илья выпрямился. Взгляд его стал другим, совершенно ей не знакомым.

– Иди Алёнушка. Иди ладо моё. Ты достойна другой доли.

Резко рубанул рукой воздух, словно обрубил невидимые нити, их связывающие.

– И… больше не приходи сюда. Не надо.

Через силу выдавил из себя, страшные для неё, слова:

– Я больше… не в силах тебя видеть…

Она вскочила на ноги и в ужасе приложила свои ладони к побледневшим щекам. Глаза её утонули в слезах.

– Ты… ты гонишь меня, Илюша?

Илья отвернулся и глухо ответил:

– Да. Иди с миром.

Она с окаменевшим лицом подошла к двери. Прежде чем выйти, обернулась.

– Илюшенька, ты прогнал меня из своей избы, но из сердца своего ты прогнать меня не посмеешь. Я не перестану тебя любить, так и знай. Никогда не перестану. Сколько бы годков не минуло, не перестану…

Тихо притворила за собой дверь.

Илья остался один. Он был оглушён её прощальными словами. А ещё тишиной и одиночеством. С горечью он, вдруг, осознал, что только что, собственноручно, вышиб из-под себя последнюю опору, которая придавала его жизни какой-то смысл. Теперь все смыслы были утеряны. Он понял, что без Алёнушки, жизнь его сирая, да убогая, станет ещё постылей, ещё невыносимей.

Он склонил свою буйную головушку на могучую грудь и тихо заплакал. Впервые в жизни. Сдержанно и глухо. Ему стало жаль Алёнушку, её светлую любовь к нему, себя самого и свою несчастную долю…

Алёнушка пришла домой, не видя дороги от горьких слёз. После своего визита, она, действительно, перестала ходить к своему Илюшеньке в гости. Загрустила. Загоревала.

Бывало, после всяких домашних дел, сядет вечерком на крылечко и смотрит на улицу, пригорюнившись. Мимо проходят весёлые подружки её. Идут на поляну, что рядом с дремучим лесом, чтобы попеть песни, да повеселиться. Зовут её с собой. Но она молчит в ответ, лишь отказно качает головой…

Алёнушка слыла красавицей. И лицом и станом вышла. И голос у неё был певучий, да звонкий. Засматривались на неё парни, но равнодушна она была к ним. Бывало, проходит записным щеголем, то один, то другой. Всё напрасно. Не привлекали её, ни расшитые рубахи их, ухарски расстёгнутые на груди, ни модные причёски под «горшок», ни новые, ещё не растоптанные, лапти липовые. Перефразируя классика, можно было сказать, что она не замечала ничего, ничто не трогало её…

Алёнушка с тоской смотрела на улицу и всё высматривала своего Илюшеньку. Не покажется ли он в конце улицы? Не пройдёт ли он по ней своей лёгкой походкой? Не остановится ли возле её крылечка? Не повернёт ли свою светлую кудрявую головушку в её сторону, да не улыбнётся ли ей своей широкой, приветливой улыбкой?

Нет, не проходил её Илюшенька по улице, не останавливался он возле её крылечка, сколько она не присматривалась, да не приглядывалась. А она всё ждала его. А она всё надеялась, не ведомо на что…

Её тихо журила матушка. Пелагея Ивановна говорила ей, что хватит плакать и печалиться. Довольно губить красоту свою девичью, почём зря. Не придёт к тебе больше ясный сокол Илюшенька. Нехожалый он и вековать ему, сидя на лавке, в своей избе, как в темнице, из которой уже никогда не выйти на белый свет…

Но Алёнушка не верила своей матушке. Она продолжала ждать его, надеясь на чудо чудное, диво дивное…

Всем известно, что историческая наука относится к области самых точных наук. Особенно, отечественная. Причём она находится в постоянном развитии. Всё время уточняются даты и корректируются события. И процессу этому не видно конца, как нет предела совершенству.

Это, в равной степени, относится и к народным преданиям и легендам. Уж их – то можно было оставить в покое. Казалось бы, что может быть правдивее и точнее народного творчества. Это же, чистейшей воды, реализм. Придраться совершенно не к чему – ведь сам народ сотворил! А народу нельзя не верить…

Нет же, и здесь ведётся неутомимая работа по исследованию произведений народного эпоса, и уточнению некоторых моментов его.

Вот взять, хотя бы, фигуру Ильи Муромца. Богатырь – легенда, защитник народный, а сиднем сидел на печи аж тридцать три года. А если учесть, что продолжительность жизни среднестатистического богатыря, в те героические времена, не дотягивала и до тридцати годков, то выходило, что Илье уже недоставало времени, чтобы показать себя, во всей красе своей богатырской…

Действительно, личность крестьянского детины Ильи, что из-под города Мурома, необычайно колоритна и притягательна. Человек, как уже отмечалось, тридцать три года сидел на печи, безвылазно. Но, не смотря на эти обстоятельства, имел фигуру Геракла, и такие кубики на животе, что Шварцнегер может нервно отдыхать в сторонке, несмотря на то, что занимался в спортзале по двадцать пять часов в сутки. А после того, как испил он студёной водицы из Каргачи-реки, так и вовсе разошёлся. То, играючи, вырвет с корнем могучий дуб, то камнями-валунами, как теннисными мячиками, поиграет…

Здесь что-то не так, решили исторические умы академических кругов Центра хронопутешествий. А раз есть сомнения, то на них надо обязательно отреагировать, причём строго научно…