А. Варламов - Кому вручить цветы?

Читая найденные руководства, Мортиров не уставал восторгаться: «До чего умные предки были, как ловко умели драться! Не то что нынешние…» (Дальше неизменно следовало ранее произнесённое высказывание о хрюканье и жиже…) Теперь оставалось всё прочтённое применить на практике, и Роман Палыча не останавливало предупреждение, что каждый комплекс требовал многих лет обучения. Мортиров был верен себе, поскольку был свято верующим в себя. Он верил в своих дикарей. Он верил в грядущий успех на ристалище, удобно расположенном перед его глазами. Мортиров почему-то нисколько не сомневался, что его орлы за сутки постигнут предложенные им новации в руконожном бое. Так самонадеянно думал он, летя из информатория домой на такси, словно на собственных, внезапно выросших крыльях.

Сутки не сутки, а через месяц число резервных кулаков резко сократилось за счёт появившихся запасных ступней из того же материала. И это стало этапным нововведением в неустанной борьбе дикарей друг с другом. Если, конечно, их можно было таковыми назвать (речь о дружбе). Но зато какой качественный скачок разом произошёл в ратном деле! Без малейшего преувеличения его можно было назвать революционным!

Вскоре, после творческой переработки вышеназванных направлений и школ при помощи своей ЭВМ 12 12 ЭВМ (устар.) – электронно-вычислительная машина. , Мортиров вывел новый, можно сказать – свой, стиль, названный им «пьяный робот». По аналогии с «пьяным монахом», о котором он досконально вычитал в информатории, поскольку роботы до сих пор передвигались довольно своеобразно, без грациозной плавности, присущей трезвому человеку…

VI

Механически однообразный, непрекращающийся мордобой дикарей, которые стали фактически непобедимыми в спаррингах, уже изрядно надоел их творцу. Чтобы возродить интригу, опять требовался неординарный ход. Но в этот раз он нашёлся практически мгновенно: вскоре в мозги каждого бойца был интегрирован специальный автоматический предохранитель «твёрдой памяти и ясного ума», который в определённый момент отключал сознание избиваемого дикаря. Происходило это, когда наступал некий количественный, загодя предустановленный предел числа и силы наносимых ударов: дикарь на несколько мгновений оказывался как бы в нокауте, что позволяло считать схватку со стороны нападающего успешной. К тому же момент наступления «гроги» выглядел весьма эффектно: пропустивший удары воин внезапно терял подвижность, чем ещё больше усугублял своё положение боксёрской груши, а затем довольно громко обрушивался на пол. На большом табло, что светилось перед Мортировым внутри командной полки, сразу загорался текущий счет схватки: 1—0 или, скажем, 2—1. Ну и так далее. Вследствие чего интерес к боям у создателя тут же вырос просто неимоверно…

Роман Палыч кровожадно повизгивал со своей полки, когда наблюдал, как один дикарь отличным ударом ноги с разворота опрокидывал другого, заканчивая комбинацию молниеносным движением руки. Поверженный поднимался лишь через несколько секунд, не сразу обретая уверенность в движениях.

Несколько раз наблюдая за подобным, Мортиров не без удовольствия признавался себе, что эти искусственные парни оказались на удивление искусными учениками: они быстро овладели всеми вложенными в них приёмами рукопашной борьбы и защиты. Но вот что огорчало – вскорости схватки стали скоротечными, однако, как правило, безрезультатными. А итог… В итоге – вновь сплошная ничья.

Поразмыслив над, казалось бы, неизбежным логическим тупиком, Роман Палыч нашёл неожиданный, но перспективный выход – он решил, что пришла пора создать из дикарей целый отряд, основанный на принципе чёткой дифференциации личного состава: во главе – немного опытных, старых бойцов; затем – чуть больше менее опытных воинов, или так называемый «офицерский состав»; и наконец – много-много совершенно неопытных, совсем «зелёных» новобранцев, которые бы постоянно отставали по навыкам от ранее смонтированных дикарей.

Сам термин «дикари» с этого момента был упразднён как устаревший, не соответствующий современным качествам солдатиков, в свете новейших военных веяний затребованным Мортировым от них. Отныне они стали именоваться не иначе, как «берсерки», что в вольном переводе творца означало «настоящие пацаны». (Где он нашёл сам термин и его столь спорное толкование, неизвестно. Возможно, в кино, но может, и в информатории…)

Так появился на свет берсерк номер 3, который был сразу нещадно бит оказавшимся рядом Вторым; и только вмешательство в драку Первого, принявшего часть ударов Второго на себя, спасло Третьего от немедленной разукомплектации. Правда, ему, Третьему, тут же досталось приличное число ударов от Первого, но итоговое количество тумаков, полученных в ходе боестолкновения, из-за перераспределения их между тремя, а не двумя участниками потасовки, оказалось всё же меньше, нежели бы его бил только Второй. Такая же участь постигла и появившегося на свет следом Четвёртого, который испытал на себе действие кулаков и стоп всех троих своих предшественников. И так далее по нарастающей. Роман Палыч был в восторге – сюжеты боёв завязались в сложные узлы, которые так просто, как раньше, уже было невозможно развязать, тем самым вновь возродив у него жгучий интерес к происходящему.

Образовавшееся положение вещей и поступков стало прекрасной возможностью для личного, а также служебного рвения всех без исключения берсерков, отличной перспективой для смыслового развитие; если можно так выразиться, их жизненного пути. И даже привнесло в суровый солдатский быт дух здорового соперничества вкупе с неотвратимостью дальнейшего карьерного роста. Кстати говоря, порог чувствительности «предохранителя порога боли» автоматически повышался соответственно возвышению берсерка, позволяя ему становиться всё более неуязвимым по отношению к нижестоящим солдатам. «Дикий» контингент начал стремительно расти как числом, так и умением, становясь не таким уже и диким.

По мере того, как берсерки множились, их поведение становилось всё свирепее и беспринципнее. Пару раз Мортиров наблюдал следующее: в то время, как все бились в одной сплочённой, братской куче, всегда находился один особо хитрый индивидуум. Он подкрадывался со стороны и начинал избивать слабейшего противника. Дело заканчивалось плохо: Мортиров вынужден был громкой командой сверху останавливать схватку и брать время на починку отдельно побитого. При этом каждого подлого отщепенца, что бил исподтишка, творец брал на особую заметку…

Неотвратимо, как нарыв на предназначенном для этого месте, назревала необходимость поднятия описываемой кипучей, но всё же довольно сумбурной деятельности на совершенно новый, доселе невиданный Мортировым, упорядоченный уровень. До сей поры подопечные Мортирова бились каждый за себя. Дрались, как получится. Не опираясь на строгие научные каноны. То есть, не было никакого порядка в этих свалках. Схема драк была отработана до автоматизма: обычно начинали задираться двое «случайных прохожих» (так и просится фраза о просьбе «дай закурить!»), и тут же, через пару секунд этот бой перерастал во что-то стихийное, весьма напоминающее «старые добрые ковбойские драки» в салуне, то бишь рюмочной, после общей пьянки ради самой пьянки. (А где ещё в нынешнее время можно увидеть такое?) Собственно, они и походили на это лишь потому, что именно такими и задумывались изначально, поскольку Роман Палыч обожал контрабандные фильмы из рубрики «очень, очень старое кино», поскольку новое его совершенно не трогало. Так вот, фильмы такого сомнительного содержания, которые обычно не демонстрировались законопослушным зрителям во избежание пагубного воздействия на психику потребителя, Мортиров заказывал втихомолку, через одного знакомого, носящего секретное имя «Ё»… И об этой пагубной страстишке Мортирова, естественно, даже и не подозревали ни соседи по дому, ни коллеги по работе.