Александр Васютович - Скрещивание миров

Видя, что Бес даже не думает сдаваться и после секундной заминки стал подниматься, направляя левую руку в сторону обидчика, я кинулся на него, изо всех сил стараясь не дать ему распрямить кисть и не начать бойню, в которой наши шансы на победу были весьма сомнительны.

Очнулся я от целой гаммы незнакомых запахов, один или два бывших очень резкими и неприятными до тошнотворности. Сразу за запахами пришла головная боль, словно электропоезд на станцию метро. Немного придя в себя, я понял, что меня тянут за ноги в пещеру и что осколки моего шлема остались позади уже не защищая мою и без того пораненную голову от механических повреждений.

Попытавшись приподнять голову в попытке избежать встречи с возможными неровностями земной поверхности и пытаясь сориентироваться, я снова, будто бы ниоткуда получил удар в голову, погасивший все мои рецепторы ответственные за восприятие окружающего мира.

Снова придя в себя, я оказался в абсолютной темноте. Сложившаяся ситуация была не из самых знакомых и приятных. Хотя, и это не могло не радовать, ко мне начали постепенно возвращаться слух, обоняние, а самое главное осязание, что позволило мне более-менее разобраться в сложившейся обстановке.

Настроившиеся на минимальное количество света глаза, довершили общую картину, вырисовав очертания предметов.

Мы находились в небольшой пещере с очень низкими потолками. Пещера была естественного происхождения, за исключением нескольких мест, где явно пытались углубить ее искусственным путем.

Захватившие нас дикари находились почти возле самого выхода. Оттуда тянуло теплом и вонью их немытых тел. Трины (как их назвал Океанчик), спасаясь от сырости и прохлады пещеры, спали на огромных листьях какого-то дерева, еще не встречавшегося на нашем пути. Желая понять причины, заставившие их ночевать в холодной, сырой пещере, я хотел было вступить сними в контакт, но вспомнив при каких обстоятельствах, я попал в пещеру, счел более разумным не подавать признаков жизни, дав время организму прийти в себя, а ситуации хоть как-то проясниться.

Лежавший рядом со мной Бес, судя по его размеренному, еле слышному дыханию спал. Меня это несколько удивило, так как сложившаяся ситуация была явно не в пользу такого крепкого, здорового сна, да и судя по его внешнему виду было понятно, даже при столь скудном освещении, что ему досталось не меньше моего. Кроме того, старшим в нашей группе был все-таки он, и по логике вещей, именно он, по моему мнению, должен был ломать голову как выйти из создавшегося положения, а не тешиться в объятиях Морфея.

Продолжая размышлять в этом направлении, я стал потихоньку раздражаться и уже намеревался растолкать его, но неожиданно он сам зашевелился и, продолжая спать, немного поменял позу, от чего на него стало падать больше тусклого света.

Лицо Федор Михайловича приобрело болезненный оттенок. Сейчас, когда он спал, его волевое, моложавое лицо было расслаблено, раскрывая даже мельчайшие морщинки, следы прожитой жизни, выдавая его истинный возраст. Кровоподтеки неожиданным образом делали его лицо мягче и даже несколько добрее, на корню уничтожая все мои мысли, о какой-либо агрессии против него.

Впервые, я посмотрел на своего наставника как на равного, человека, которому может потребоваться моя помощь. Чувство, переполнившее меня, было столь сильно, что я готов был бросить вызов всему миру, если это потребуется для защиты Федор Михайловича.

Спуститься с небесных высот моей героической фантазии, мне помог Океанчик. Он, приняв выжидательную позу у меня на животе, крутил своей головой во все стороны, пытаясь что-то разглядеть в сумраке пещеры. От моей руки, пытавшейся его погладить, Океанчик не отстранился, но и не как на нее не отреагировал, всем своим видом давая понять, что это несколько не вовремя.

Пребывая в некотором смущении, и чувствуя себя молоденьким лейтенантом с букетиком цветов, пытающимся признаться в любви санитарке, вытаскивающей тяжелораненого с поля боя, я вдруг ощутил, как мир вокруг нас расширился. Стены пещеры, как и все остальное, остались, но они уже не создавали ощущения препятствия, будучи эфемерными и как бы прозрачными.

Мгновенно все изменилось. Я сидел в уютном шезлонге на берегу живописнейшего озера. Нежное, золотистое солнце приятно согревало, разбавляя утреннюю свежесть легкого ветерка. Лес, окружающий озеро, был тщательно ухожен. Деревья стояли с той удивительной слаженностью, которая, выделяя каждое дерево как уникальное, неповторимое чудо, смотрелась столь же гармонично в своей совокупности. Пробивающиеся сквозь листву лучики света, развеивали утренний туман. Атмосфера заставляла с головой окунаться в ощущения тепла, ласки, умиротворенности, столь сильно присущие только воспоминаниям детства.

Осторожный шорох волн, наводил на мысль о том, как заманчиво было бы прогуляться по этому лесу осенью. Неспешным шагом потревожить опавшую, засыпающую листву, понежиться в теплых последних лучах солнца, бравирующего перед неизбежным приходом поздней осени.

Прерывая ход моих мыслей, совсем рядом раздался тихий, добродушный голос. Незнакомец сидел в таком же шезлонге справа, и немного позади. Взгляд его был весьма добродушным, но каким-то неживым, от чего стало не по себе. Широкая, плетёная шляпа и сигара добавляли колориту, но тёплых красок в его облик не привносили.

– Добрый день. Очень сожалею, что я вынужден, повторюсь, к сожалению, нарушить Ваше одиночество, но так диктует свою волю госпожа Время.

– Прошу, не нужно очеловечивать, а тем более обвинять в бренности то, что нами не интересуется ни в коей мере. Скорее всего, госпожа Время, как Вы изволили выразиться, даже не помышляет о нашем существовании. Я бы хотел еще насладиться созерцанием столь чудной картины, но, если Вы настаиваете, я готов Вас выслушать. Только прошу представиться, особенно учитывая, что все вокруг Ваших рук дело, а посему в моем представлении Вы не нуждаетесь.

– Да, действительно, этот мир взят из ваших воспоминаний, и кто Вы, я имею представление, хотя, как неудивительно, Вы настолько многолики, но это меня и заинтересовало.

Что же касается меня, то я все сразу и одновременно не более песчинки на дне этого озера. Я везение, и я же неудачи. Я та сила, что позволяет воде точить скалы и я же тепло материнских объятий. Я бог, сын и святой дух. Я душа и плоть мира, в который Вы попали. У меня нет имени и одновременно я все то, что имеет название. Все же для простоты общения, я прощу называть меня Богомил, это наиболее мне импонирует.

Слушая своего собеседника, я думал о том, что уже окончательно перестал удивляться. Все более, и более чувствуя за спиной пробуждение своей генной памяти, я знал, что хоть и не понимаю, как, но я могу в любую минуту разрушить всю эту иллюзию и повести игру по своим правилам. Все же решив, что я как никак на чужой территории, да и, не зная цели игры и ее ставок, глупо делать первый ход, я пытался понять, для чего же я понадобился этому чуду в виде божественного явления.