Пётр Безруких - Контракт на два дня. Трилогия. Книга вторая. Дорогами войны

Они жили мечтой о свободе и верили, что настанет день, когда придут наши или немцы передадут их Советскому Союзу. Самым сокровенным желанием было наесться досыта, хотя бы русского душистого хлеба. Они надеялись, что если хорошо питаться, то можно быстро восстановить силы. А потом они вернутся домой, увидят своих родных, снова ощутят уют и тепло родного очага. Серёжа предложил Яше, когда закончится война, поехать вместе на Кавказ, в горы, к подножию Эльбруса. Яше очень понравилась идея побывать в горах. Они вдвоём целый месяц планировали это будущее путешествие, обсуждая все его мельчайшие детали. Потом они так же планировали путешествие в пустыню Каракумы. Каждый раз Серёжа рассказывал Яше всё, что читал и знал о горах, пустынях, океанах и морях.

Серёжа задремал и ему пригрезилось, будто он, как птица, летит над густым зелёным тропическим лесом, а вокруг кружат другие диковинные птицы. Он ясно ощутил это невероятное чувство свободы и полёта, эту зелень леса, голубизну неба и тепло яркого солнца. На краю леса он увидел большое озеро, а в нём множество розовых фламинго. Это казалось удивительно красивым, и ему захотелось навсегда остаться в этом прекрасном мире – мире тепла, красоты и света. Яша громко застонал, Серёжа очнулся, но долго не мог прийти в себя, не понимая, где он находится. Потом положил руку на лоб Яше и понял, что жар начинает спадать. Он намочил тряпочку водой и обтёр ей Яшино лицо.

Яша проболел трое суток, и всё это время Серёжа не отходил от друга. Он поил его, кормил и помогал дойти до туалета, который находился в дальнем конце барака. На четвёртые сутки температура спала, Яша почувствовал себя лучше, видимо, его молодой организм всё же сумел побороть болезнь, хотя и был страшно ослаблен. Поправлялся Яша ещё целую неделю, прежде чем сам смог вставать и ходить.

***

Начальник лагеря майор Зульцбергер оказался настоящим садистом. Его любимым увлечением было пороть по субботам провинившихся пленных. Он, видимо, получал какое-то наслаждение от этого омерзительного зрелища, наблюдать за мучениями людей. Для этого немцы выгоняли из бараков всех пленных, строили их на площади у ворот лагеря и проводили экзекуцию, заставляя всех смотреть на мучения несчастных.

Немецкие солдаты приносили большое кожаное кресло, в которое садился начальник лагеря, забросив ногу на ногу, и небольшой деревянный столик, на который ставили бутылку шотландского виски, бокал, а также закуски – фрукты, конфеты и шоколад. Смотреть, как майор пьёт виски, закусывая фруктами и конфетами, было для пленных, умирающих от истощения, ещё большим издевательством, чем видеть, как избивают их товарищей.

В центре площади охранники устанавливали большую деревянную скамейку и привозили на тележке полную бочку воды с замоченными в ней длинными и толстыми ивовыми прутьями. После этого приводили несчастных, предназначенных для избиения. Всю неделю они их собирали в отдельном помещении и практически не кормили. Это был своеобразный карцер, куда пленные могли попасть за любое нарушение режима или малейшее неповиновение немцам. По теории майора Зульцбергера, таким образом он поддерживал порядок и дисциплину в лагере самыми гуманными средствами.

В эту субботу жертвами садиста оказались четверо пленных. Они понуро стояли тесной группой в окружении охранников. Самому старшему из них на вид было лет около тридцати. Двое других – лет двадцати трёх – двадцати пяти, и один совсем ещё мальчик примерно лет восемнадцати. Причём он, в отличие от остальных, почему-то был одет в гражданскую одежду – пальто, штаны и ботинки. Начальник лагеря развалился в кресле, немецкий солдат налил ему бокал виски, он отхлебнул пару глотков и подал знак, что можно начинать.

Молоденького парнишку охранники схватили первым и поволокли к скамейке. Они сняли с него всю одежду, положили голого животом на скамейку и привязали к ней верёвками запястья и голени. Два здоровенных немца взяли в руки ивовые прутья и начали ими бить парня по спине, ягодицам и бёдрам. В воздухе слышался только свист прутьев. Парень молчал, на лице его отражалась гримаса боли, а тело всё дрожало под сыпавшимися на него ударами. Через некоторое время спина, ягодицы и бедра покрылись бордовыми полосами и кровоподтёками. Немцы постоянно меняли прутья, доставая из кадушки новые, а старые, которые ломались, бросали в сторону. Третий немец, руководивший экзекуцией, методично считал удары, когда счёт достиг двухсот, немцы остановились. Парнишка за это время не издал ни единого звука, хотя все видели, что ему страшно больно.

Но, видимо, это только разозлило коменданта. Как извращённый садист, он, похоже, получал удовольствие от криков жертв и их стенаний, молчаливая экзекуция казалась ему неинтересной.

– Fügt ihm noch zweihundert Ruten hinzu! 9 9 Добавьте ему ещё двести розог! ( нем .) – приказал он.

Немцы взяли новые прутья и снова принялись бить парнишку. Они рассекли ему кожу на спине и на ягодицах, и из ран побежала кровь. Но парень продолжал упрямо молчать, стойко перенося истязание. Когда общий счёт ударов достиг трехсот шестидесяти семи, он обмяк и потерял сознание от боли. Немцы ударили его ещё несколько раз, и комендант сказал:

– Genug! Bring den Folgenden! 10 10 Достаточно! Давайте следующего! ( нем .)

Один немец взял ведро с водой и выплеснул её на голову парнишке. Вода была ледяная, и тот пришёл в себя. Немцы отвязали парню руки и ноги, а охранники, взяв его, бросили голым на одежду, разбросанную на снегу.

Экзекуция продолжилась. Следующие жертвы оказались умнее парнишки и громко кричали, доставляя удовольствие коменданту, поэтому получили только по двести ударов и смогли после этого, хоть и с трудом, встать, одеться и дойти до своего барака. Избитый же до полусмерти парнишка так и лежал голый на морозе, не в силах подняться. Когда публичные истязания закончились, довольный комендант пошёл к себе, а пленным приказали расходиться по баракам. Ребята видели, как охранники подозвали санитаров из числа пленных, что-то им сказали, а те взяли парнишку и его одежду и понесли в сторону бараков.

Его почему-то принесли к ним в барак и положили на нары напротив от них, которые освободились вчера, когда ночью умер их сосед. Санитары уложили парнишку на живот, накрыли его сверху пальто и ушли. Паренька всего трясло то ли от боли, то ли от того, что пролежал долго голым на морозе, а скорее всего и от того и от другого. Яша снял с себя одну шинель и решил его накрыть потеплее. Но, когда подошёл, то понял, что тому будет очень больно, если раны накрыть грубым пальто, да ещё сверху шинелью. Он поднял пальто и посмотрел на истерзанное тело.

В отличие от большинства пленных, парнишка оказался не истощён, а выглядел довольно крепким, и было понятно, что он не голодал. Всю спину, ягодицы и бедра покрывали бордовые полосы. В нескольких местах кожу рассекли, там выступила кровь и уже запеклась корочкой. Яша прикоснулся к телу и почувствовал, что оно всё горячее, у паренька начинался жар. Тот повернул голову и посмотрел на Яшу большими карими глазами. В них отражалось страдание и боль, но в то же время в его взгляде чувствовались несгибаемая воля и бесстрашие.