Александр Фролов - Гребень Дракона

Посреди комнаты появилось объемное изображение красивой брюнетки – в натуральную величину – в строгом облегающем комбинезоне розового цвета.

– Славных дел, Николай Скакунов! – бойко поприветствовала она и спросила: – Какую программу желаешь пройти, подробную или сокращенную?

– Привет, красавица! – откликнулся я. – Давай вторую: мне кое-что известно в этой науке. А откуда ты меня знаешь?

– Твои данные введены в список пользователей, имеющих право входа в программы. А меня зовут Ирина, я инструктор. Ну-с, приступим? Мне понадобится небольшой реквизит и два ассистента.

Около неё развернулась большая горизонтальная плоскость на уровне её колена, и откуда-то сбоку вынырнули паренёк и девчушка, нагие и с нахальными физиономиями. Учительница начала рассказывать о половых органах и эрогенных зонах; она водила лучиком-указкой по своим помощникам, а те крутились и так и сяк, охотно показывая нужные части тела, иногда даже в разрезе. Затем она поведала о взаимных действиях партнеров во время прелюдии и перешла к практической теме. Ассистенты разместились на своём реквизите и принялись демонстрировать совокупительные позиции, а Ирина присела рядом на край плоскости, по-турецки подобрав ноги. Она разъясняла – что куда и как, а молодежь, по её указаниям, бодро и беззастенчиво демонстрировала различные приёмы коитуса, ритмично раскачивая при этом импровизированную кровать. В такт их согласованным энергичным толчкам, вместе с ними за компанию, подпрыгивала и учительница Ирина Батьковна.

Мне стало завидно. Но вдруг, ни с того ни с сего, эти вторичные колебания третьего лица ассоциативно вызвали в моей памяти одну романтическую историю, которая произошла со мной в восьмидесятых годах двадцатого столетия, и я мысленно перенесся в то время…

2

В ту пору мне было двадцать пять. Я работал на Севере Якутии, и был в полном расцвете сил.

У меня начался отпуск. По пути в Москву я залетел в Томск – навестить родню: сестру Любашу с её мужем Тимофеем и племянницу Светланку. Привез с собой подарков и целый чемодан вяленого осеннего хариуса, собственноручно пойманного и приготовленного.

Приехал я во время: они как раз вечером собирались идти на день рожденья к Наталье Климовой – сестриной сослуживице и подруге. Люба позвала меня с собой, уговаривая, что та, мол, меня прекрасно знает по её рассказам, по фоткам и по моей северной видеокассете; что она, мол, будет рада такому гостю. Уговорила-таки, хотя я и не отпирался.

Я помылся-побрился с дороги, кинул в сумку десяток крупных хариузов, положил в конверт деньжат – на три местные зарплаты; по ходу прикупил на свою долю пару беленьких, бутылку шампанского и большой торт. Я всегда жил по принципу: «Идёшь к костру – неси дрова».

По экономическим соображениям свой тридцатилетний юбилей Климова справляла у себя дома, в тесном кругу близких друзей, но неожиданный приход северного гостя её действительно обрадовал и ошеломил, особенно конверт.

Кроме нас, группы родственников, пришли ещё две супружеские пары: добродушный усатый Федор с пухленькой хохотушкой Раисой да эрудированный Славик-демагог с недотрогой Асей, весь вечер корчившей из себя принцессу шестого разряда.

Гости произносили стандартные тосты, желая хозяйке здоровья и восхваляя её красу. На счет красоты, они были, несомненно, правы на все сто – не лет, а процентов. Юбилярша действительно обладала далеко незаурядной внешностью; с такими данными ей бы не экономистом на фабрике работать, а сниматься в фильмах лучших кинорежиссеров да участвовать во всемирных конкурсах красоты. У неё были большие карие глаза – с искорками-чертятами; аппетитные губы, с чуть опущенными книзу уголками; волнистые волосы до пояса, черные, как смоль, и сногсшибательная фигура. И одевалась она со вкусом. На имениннице было бирюзовое облегающее платье, глубокое декольте которого позволяло пышным грудям непринужденно хвастаться их совершенством, а смело скошенный к левому бедру подол платья выгодно подчеркивал безукоризненность линий и объёмов шикарных ног Наташи. «Да-а, такая очарует – и оком не успеешь моргнуть», – думал я, глядя на неё с восхищением.

Своими чарами лет пять-шесть назад – по моим прикидкам – она уже охмурила Васю, её теперешнего мужа – плюгавенького щуплого мужичонку; родила ему (от него, или от друзей семьи) двух симпатичных сынишек; и вот теперь, сидя рядом с ним за праздничным столом, она то и дело дергала его за рукав, пытаясь пресечь попытки супруга – напиться на радостях. Но тот всё же был проворней.

После четвертой стопки гости оживились, начали шутить. Нам, мужчинам, захотелось перед горячим перекурить, и мы вышли на кухню, а заодно с нами – и все дамы. Раскрасневшаяся Раиса с театральным пафосом рассказывала забавный эпизод из прошлого – про то, как Вася Климов умудрился украсть из подшефного совхоза, куда он ездил на картошку, красавицу Наташу, в то время ещё Хомутову, и как после регистрации ей, уже в новом паспорте, написали «Архистаровна» вместо «Аристарховна». Гости хохотали, наш Тимоха – громче всех. У меня сложилось впечатление, что Раиска строила ему глазки.

Хозяйка дома, весело смеясь за компанию, занималась порционной раскладкой вынутого из духовки «мяса по-французски», а я в шутку подумал: «На этой девушке мне нельзя было бы жениться. Тандем из наших фамилий приобретает конкретный смысл: скакун плюс хомут; для скакуна такой союз означает неволю. Правда, мне это теперь по барабану: она уже захомутала Васю». Тем временем, порабощенный хозяин, воспользовавшись благоприятной ситуацией и вознёй жены на кухне, выпил с праздничного стола две полные рюмки водки, кем-то загодя налитые под горячее.

…Гулянка была в полном разгаре. Федор играл на подрасстроенной гитаре и пел романсы на стихи Есенина. У него был приятный голос, бархатный и с этакой сурдинкой, но от выпитого, он часто забывал слова и путал аккорды. Поэтому после очередного тоста я взял в руки гитару, подтянул две «просевшие» струны и взял каскадом несколько септаккордов, проверяя чистоту настройки. Звучание меня устроило, а гости и хозяйка, ощутив класс игры, насторожились.

В честь виновницы торжества я спел песню «Наташка», весьма популярную во времена моего студенчества; затем для разгону исполнил шутливую песенку о рецептах приготовления спиртных напитков в условиях «сухого закона». Чтобы не затягивать сольный концерт, решил завершить выступление своей коронкой из дворового репертуара. И я запел:

Прощай, прощай, любовь моя, прощай!

Не в силах больше я скрывать печаль.

Не целовать мне больше губ твоих,

Я буду только вспоминать о них.

Больше не радует меня весна,