Марина Шамова - Базовая машина

– Дай, – поманил морниец к себе, снова завозившись в груде тряпья на полу, откопал непонятную полосатую пластинку и постучал по ней длинным ногтем мизинца. – Я помочь.

– Уйди, – повторил Терри. – Ему нельзя помочь!

Сказал и осёкся, осознавая, что… проговорился. Пустынник прижал сына к себе сильнее, отгородившись от морнийца. Безумно страшила мысль о том, чтобы дать этой твари хотя бы тень власти над Юкки, или над собой. Слишком сильны были заложенные с самого детства паттерны – морнийцы зло, их нужно убивать не раздумывая. Бессилие вкупе с раздражением давали острую смесь злобы. Об их способностях и возможностях ходили легенды, говорили, что они могли подавлять волю, контролировать тело, читать мысли, владели непостижимым оружием, способным уничтожать целые города в мгновение ока. И именно морнийцы были повинны в том, что стало с миром. Много что про них говорили, и не всему Терри верил, но эта тварь его пугала. Одни глаза чего стоили.

– Ша-а-а, туптамаш кромба тар! Ша-а-а! – прошелестел со странной горячностью и убеждённостью морниец, впрочем, тут же отдёрнул узловатую конечность.

Мальчик снова захныкал, выворачиваясь из рук отца, ему было тесно и душно – капли пота выступили на лбу, тёмные, грязно-серые. Как и слёзы. Юкки выгнулся и, толчками, вторя конвульсиям, у него изо рта снова потекла серо-бордовая жижа. Морниец поймал её в ладонь, размешивал когтем и пристально разглядывал. Терри била крупная дрожь, ему было физически противно наблюдать, как тварь копошится в рвоте Юкки.

От безысходности ныло нутро и внутренний голос требовал сделать хоть что-то. Например, убить морнийца. Ведь от него все беды. Терри оттолкнул тварь ногой, удерживая хрипящего Юкки. На мгновение глаза застлала горячая пелена и Терри ослеп. Всего лишь слезы. Юкки резко обмяк у него на руках. Терри зажмурился и прижал к себе маленькое тельце. Дышит. Приступ миновал. Его обдало жгучей радостью, следом за которой навалилась отупляющая слабость. Терри переложил мальчика в постель. Машинально поправляя сбитые тонкие волосы на лбу, он отметил на щеке сына проступившую маленькую царапину, на которой набухала капелька крови. Ранка от чего-то острого. Терри проверил всю выступающую фурнитуру на своей форме и так и не понял, как он мог поцарапать Юкки. Слишком сильно прижимал?

– Эва? – севшим голосом позвал он жену. Она слишком долго несла воду. Не услышала. Придется встать. Говорить громче он не может, да и нельзя – Юкки заснул. Он всегда после приступов спал. Терри какое-то время смотрел на безмятежное лицо мальчика, который ровно и глубоко дышал. Ему только хотелось поскорее стереть со светлой кожи разводы болезни.

Терри встал и натолкнулся на одичалый, почти лишённый разума, затравленный взгляд морнийца. По некрасивому шрамированному лицу то и дело пробегала болезненная судорога.

– Что с тобой? – неожиданно даже для себя спросил пустынник. Морниец, когда Терри приблизился, попытался вжаться глубже в угол, хотя, казалось бы, дальше просто некуда, и теперь старался укрыться в своём тряпье.

– Хозяину говорить слова… о… он, – неожиданно залепетал морниец, кивая на спящего мальчика. Кажется, его звали Даккой, это проблема. Он может сказать Приору. Иона не должен узнать! Терри ощутил удушающую панику.

– Не говорить слова о мальчел, – продолжил морниец.

– Не было ничего – грубо сказал Терри, отходя к двери. – Выметайся.

– Ядрума браха, яд гро́йя. Гройя убрать. Не надо гройя к браха. Яд гройя… – зашептал морниец, вытянув снова вперёд руку и указывая тощим длинным пальцем на мальчика. Терри проследил куда указывает морниец и холодно повторил:

– Выметайся!

Дакка ломанулся к двери, ведущей в коридор и быстро за ней скрылся. Терри вышел следом и осмотрелся в поисках жены. Эва сидела в кресле в обнимку с бутылкой воды. Женщина грызла ногти, уставившись в стену невидящим взглядом.

– Он уснул. Его надо умыть, а мне – сменить куртку… – мягко проговорил Терри, подходя к жене и поглаживая её по волосам. Но Эва вывернулась из-под руки, неожиданно напряжённым и злым взглядом смерив мужа.

– Мы должны рассказать отцу. Сейчас же. Сегодня, – заявила она, поднимаясь с кресла и с силой бросая бутылку на пол. Судя по дрожащей интонации, от этой перспективы она сама приходила в ужас. – Юкки умный мальчик, талантливый, хорошо говорит и считает. Он должен понравиться папе. Он прекратит возиться с Номи, забудет про свою подстилку, ведь тут такой хороший мальчик…

– Он задыхается, Эва, – Терри старался говорить спокойно. Он чувствовал себя опустошенным, на самой грани того, чтобы сорваться. Апатия легко превратится гнев. Они говорили об этом сотню раз. Приор не должен знать.

– Да, но что нам делать?! Ему скоро четыре! Его же забракуют! – вот уж чего Эва не любила – это понижать голос. Говорить на повышенных тонах было её своеобразным талантом. – А так отец его полюбит и что-нибудь сделает… Он любит меня, любит Номи, полюбит и Юкки. Я просто буду убирать за ним грязь, мыть его, на время приступов уносить подальше. Я умею делать вид, что все хорошо. Вот смотри!

Жена замерла и натянула на лицо безжизненную улыбку.

– Эва, – Терри взял её за плечи. – Мне нужно ещё немного времени. Я решу эту проблему. Ты не должна ничего говорить Ионе. Обещаешь мне?

На лице Эвы отразилась гамма эмоций, весьма далёкая от интереса или надежды – брезгливость, раздражение, злость. Но лишь на секунду, следом она снова остекленела и напустила на себя отталкивающую маску.

– Как ты решишь? – сказала она со снисходительной улыбкой. – Ведь ты уже четыре года не можешь получить повышение.

Она злится и бьет по самому больному. Сколько раз он наблюдал эти приемы на Ионе. Оказаться целью таких нападок неприятно, но апатия делает его невосприимчивым. Тем более она права. Терри четвертый год не может получить повышение. И в этот раз не получит. Но даже если получит, это ничего не изменит – до статуса стаби ещё два уровня должностей. Он решит по-другому. Пока не знает как, но обязательно решит. У него нет другого выхода.

– Пожалуйста, дай мне ещё время. Сертификация через месяц. Я успею.

Скрипя ходовой частью поезд медленно входил в крутой поворот. Грузовой вагон шестого класса ехал вхолостую, а оттого гремел ещё сильнее. Привинченные к полу полки дребезжали и щелкали, а потолочные ремни с лебёдками глухо стучали друг об друга. Убранные под решетки потолочные лампы заливали вагон синеватым светом. Внутри царила духота, перемешанная с едким запахом от недавно обновлённого пола.

Посередине вагона стояло старое массивное эргокре́сло с красной потрескавшейся обивкой. Под его разбитыми заслонками мертвели подлокотные датчики, держатель для инъекционных бутылей уныло свешивался с погнутой ножки, а сзади торчали вырванные провода подключения. Это кресло имело бы сомнительную ценность, даже если бы было исправно. Но его новый владелец, мужчина тридцати пяти лет в засаленной форме идеолога второго уровня, лежал на нём с чрезвычайно довольным и даже мечтательным видом. Он задумчиво ковырял бородавку на заросшей щетиной щеке и чопорно касался пальцем бруска гро́йи, которую пристроил в выжженую дырку на обивке подлокотника. Сразу после он причмокивал, касаясь языком гнойной лунки на месте выдранного на днях клыка, и снова принимался теребить бородавку. Па́рма Э́лой готовил отчёт.